Несущая смерть - Джей Кристофф

лег на живот и пополз под пузатую громаду рассеивателя, в пространство между ним и стеной.

Воздух вокруг колыхался маревом и был слишком густой, мешая нормально дышать. Холод, поселившийся в животе, сразу же испарялся в узком, обжигающем пространстве. Прижавшись спиной к стене, морщась от жара печи, Кин с трудом поднялся на ноги.

А затем, прошептав молитву тому, кто ее, возможно, слушал, притиснул руки к металлу и начал карабкаться.

Исходящий от труб жар не заставил себя ждать и быстро проник сквозь мембрану Синдзи. Кин успел подняться лишь на три фута, когда ткань начала плавиться. А после появилась боль, быстро переросшая от легкой к жгучей, в ноздри ударил запах горелого мяса, мембрана почернела, задымилась, и все инстинкты кричали ему отпустить руки, убежать, упасть.

Но он уперся ступнями и руками в рассеиватель, а спиной в стену, подталкивая тело выше и выше, пока нарастала боль, а плоть покрывалась волдырями. Обугливалась. Стряхивая подступающее онемение от раны, нанесенной железомётом, шок, в который пыталось нырнуть сознание, погружающееся в обжигающую физическую муку.

От кожи везде, где она касалась металла, поднимался дым. Крики он душил, закусив губу. Но теперь сквозь дымку уже заметил ее, гроздь взрывчатки, в нескольких дюймах от него. Пар застилал глаза, по щекам текли слезы, но Кин тянулся к ней из последних сил, цепляясь за края покрытыми волдырями пальцами, почти соскальзывая, боги, она слишком далеко, боги, как больно.

БОЛЬНО.

Если ты сейчас разожмешь руки, все будет напрасно, каждая ложь, смерть, каждая секунда твоей жизни,

приведшая тебя сюда,

к этому моменту,

в это место,

держись, толкнись еще разок, чуть выше,

содрана кожа, пусть остается на трубе,

подтянись еще, чуть дальше, совсем чуть-чуть,

и он почувствовал, как обугливается,

горит в огне,

маленький Кин,

о боги,

ничего не остается, больше ничего,

не смей отпускать руки сейчас,

НЕ СМЕЙ ОТПУСКАТЬ.

Он упал, ударившись лицом о решетку рассеивателя, и на щеке остался выжженный след. Рухнув на сталь, Кин зашипел от боли, когда обожгло грудь, откатился от пучка, который успел утянуть за собой. Гроздь маленьких цилиндров, крошечный радиоприемник, установленный поверх собранных вручную детонаторов, издающий позвякивание, медленно остывающий.

Покрытый волдырями подарок.

Дымящееся обещание. Нерожденный взрыв.

Каори затаила дыхание, ожидая смерти. Веревка скручивалась в пальцах, и девушка медленно вращалась над Камерой Пустоты. Резервуары с чи могли взорваться в любую секунду и разнести Главдом на части. Положив конец власти Гильдии.

Конец всему.

– Поднимайтесь, граждане. – Лотосмены, собравшиеся на краю купола Камеры, смотрели вниз горящими глазами. – Без резких движений.

Эйко затаила дыхание, чтобы не разрыдаться, дрожащей хваткой натягивая веревку. Каори посмотрела на девушку с жалостью в сердце. Ей едва исполнилось семнадцать. В юности так много силы. Мудрости, чтобы видеть, и мужества, чтобы действовать. А она обречена умереть в проклятой яме вместе с остальными.

– Смелее, девочка, – сказала Каори. – Скоро все закончится.

Тик-тик-тик…

– А я не хочу, чтобы заканчивалось…

– Наши «хочу» редко имеют значение в жизни, дитя. Мы делаем то, что должны.

– То, что мы должны… – пробормотал Даичи.

Каори посмотрела на отца, висевшего на веревке, его взгляд был прикован к обезглавленному трупу Первого Бутона. Она увидела в глазах Даичи слабый страх, тень сомнения, которой раньше не было. И поняла, что не Эйко заставляла дрожать веревку, а он.

Отец.

– Граждане! – Лотосмен поднял плоский ствол сюрикеномёта. – Если в течение пяти секунд вы не начнете подниматься, вы упадете. – Он нацелил оружие в грудь Даичи. Палец лежал на спусковом крючке.

Тик-тик-тик…

Каори не хотела, чтобы он умер вот так. В страхе. Только не после всего, через что ему пришлось пройти. И если отсчитываемым секундам суждено стать их последними мгновениями, их не следует портить прошлыми ошибками или невысказанными словами. В этом она была уверена.

Гнев, разгоревшийся внутри Каори столь ярко после того, как он оставил ее, – не смог разрушить связь между ними. Узы оказались глубже, чем кровные.

Здесь и сейчас. И всегда.

Тик-тик-тик…

– Отец.

Глаза Даичи были прикованы к телу Первого Бутона.

– Отец, посмотри на меня.

Пристальный взгляд скользнул к девушке.

Тик-тик-тик…

– Отец, все будет хорошо. Обещаю.

– Каори… – Судорожный кашель не дал ему закончить, сорвав слова с губ.

– Знаю, отец, – улыбнулась Каори. – Я тоже тебя люблю.

– Вас предупреждали, – проскрежетал лотосмен. Тупой ствол сюрикеномёта с грохотом плюнул огнем, сверкнули в воздухе острые края стальных звезд.

Каори заставила себя смотреть, не вздрагивать, не отворачиваться. Капли крови падали идеальными шариками подобно дождю. Вслед за ними упали трупы лотосменов, латунные оболочки были разорваны в клочья, тела летели вниз, кувыркаясь. А над головой ревел двигателями «Искатель истины», рассекая пропеллерами заполненный снегом воздух, и грохот двигателей терялся среди биения сердца Каори.

Мисаки перегнулась через перила, выбросив веревочную лестницу и что-то выкрикивая, но она находилась слишком далеко, чтобы ее можно было расслышать. Установленные на палубе сюрикеномёты изрыгали смерть в оставшихся лотосменов и Инквизиторов, превращающихся в дым среди града стали и искр.

Мисаки закричала снова. Указывая на что-то.

Что она говорит?

– Уходи! – воскликнула Эйко. – Боги небесные, скорее! – Девушка отпустила веревку и прыгнула, ухватившись руками за лестницу и замолотив ногами в поисках опоры.

Корпус «Искателя истины» поливало огнем сюрикенов, а рев других неболётов перекрывал биение пульса в висках Каори. Эйко надрывалась, протягивая руку, когда «Искатель» начал подниматься. Даичи бросился к лестнице, уцепившись за нижнюю ступеньку. Каори наконец очнулась, прыгнула в пустоту и поймала ладонь отца, шершавую, как камень. «Искатель» поднимался к свету. Выли сирены, ревели броненосцы, грохотали огнемёты, скрежетал металл.

Двигатели заработали на полную мощность, унося корабль прочь от комплекса Главдома, ветер хлестал Каори по лицу, раскачивалась лестница, на которой живой гирляндой повисли три человека.

Каори посмотрела на обитель зла, на мертвую долину, на ржавый трубопровод, извивающийся по склону горы. Корабль поднимался все выше, пока пот смазывал их переплетенные пальцы – ее и отца. Тяжело дышать и думать, невозможно карабкаться, глядя снизу вверх на облакоходов Кицунэ и гильдийцев, когда те начали подтягивать лестницу, один мучительный фут за другим. Костяшки побелели. Ладони онемели. Скользят.

– Держись за меня! – взревел Даичи.

– Не могу!

– Не отпускай меня!

Воздух наполнился огнем еще одного залпа сюрикенов, выпущенных преследующими их броненосцами. Каори почувствовала, как мимо щеки просвистел снаряд, как перекосило лестницу, когда в нее врезался другой, отбросив на несколько футов и оставив болтаться на единственном подрезанном канате. Закричала Эйко. Завыл ледяной ветер, вызывая слезы на глазах, покрывая инеем ресницы.

Каори вплела свои пальцы в ладонь еще крепче.

– Отец!

Скользят.

– Каори! Держись крепче!

Скользят.

– Держись!