Неизвестный Алексеев. Неизданная проза Геннадия Алексеева - Геннадий Алексеев

– Да стойте же вы как следует! – сказала она вдруг. – Неужели удержаться не можете! Надо же так напиться!

«Кошмар! – подумал Д. – Срамотища! И впрямь налакался, как свинья!» Он переместился в сторону. Теперь рядом с ним сидел солидный мужчина с круглым свежевыбритым лицом и толстыми усами, закрывавшими верхнюю губу. Он глядел в окно и делал вид, что не замечает Д. совершенно. Через некоторое время он повернул голову и пронзил Д. гневным взглядом.

– Простите, гражданин, но от вас несёт, как из помойки! Просто мочи нет! Вы не могли бы дышать куда-нибудь вбок?

Водитель объявил остановку, и Д. поспешно вышел. На свежем воздухе голова не так кружилась, и тошнота стала проходить. Однако по-прежнему покачивало. Д. прибавил шагу, и качка уменьшилась. «Как на велосипеде, – подумал Д., – чем быстрее двигаешься, тем лучше». Но тут он снова споткнулся, на сей раз о торчавшую из асфальта крышку канализационного люка. «Нет, – подумал Д., – нестись сломя голову небезопасно. Видимо, следует идти с оптимальной скоростью, не очень быстро и не очень медленно».

Комментарий

Этот день и на самом деле получился едва ли не самым худшим в жизни нашего Д. Такой проклятый день случается в жизни у каждого. И если у кого-то его ещё не было, то непременно будет. Надо быть к нему готовым. Действительно, силы зла за что-то ополчились на беднягу Д., и всё покатилось кувырком. Он разочаровался в деле, на которое возлагал великие надежды. Он потерял любимое существо. Его предала любимая женщина. С ним подло поступили люди, которым он не сделал ничего дурного. В довершение ко всему он непотребно, вульгарно, отвратительно напился. И то, что он напился с горя, его не оправдывало. Ещё неизвестно, как закончится для него этот ужасный день. Будем надеяться, что он не угодит в милицию и благополучно доберётся домой. Будем уповать на лучшее.

«Надо на чём-то сосредоточиться и не думать о том, что я зверски пьян», – решил Д. И он стал считать свои шаги. Досчитав до шестидесяти семи, Д. заметил дворничиху, подметавшую тротуар, и остановился перед нею. Дворничиха была довольно молодая, довольно модно одетая, и даже губы у неё были накрашены. «Какие нынче дворничихи пошли!» – подумал Д. с умилением.

– Вам чего надо? – спросила дворничиха.

– Мне требуется утешение, – ответил Д. – Меня только что обидели, оскорбили, обманули самым подлым образом.

– А я-то тут при чём? – удивилась дворничиха.

– Вы, конечно, ни при чём, но вы живой человек.

– Конечно, живой, – согласилась дворничиха. – Не померла ещё.

– А если вы живая, у вас должно возникнуть чувство сострадания при виде мучений другого живого человека, в частности, при виде меня.

– А чего вы страдаете-то? С виду не мученик. Правда, тёпленький слегка. Так это вы с горя и выпили?

– Да, с горя.

– Помер, что ли, у вас кто?

– Да. Меня навеки покинуло любимое, очень красивое существо.

– Женщина, что ли?

– В общем, да, женщина.

– Жена, наверное?

– Нет, не жена.

– Прихехешка?

– Нет, не прихехешка.

– Неужели дочка?

– Нет, и не дочка.

– Так кто же тогда?

– Рыбка.

– Слушай, ты, мученик, я тебя сейчас в милицию сдам! Рыбка! Вали отсюда!

Прислонив метёлку к стене, дворничиха стала шарить рукою в кармане фартука. Видимо, она искала свисток.

– Простите, что я вас побеспокоил! – сказал Д. и потащился дальше, продолжая усердно считать шаги.

Шестьдесят восемь. Шестьдесят девять. Семьдесят. Семьдесят один…

Когда счёт был двести тридцать три, Д. увидел на стене небольшую дощечку с надписью:

Рядом были закрытые глухие железные ворота.

«Я не посторонний! – подумал Д. – Я очень даже свой! Я имею право проходить где угодно!» И он надавил локтём на створку ворот. Створка скрипнула, поддалась, приоткрылась. Д. вошёл в небольшой, скудно освещённый неуютный двор. В углу двора уже знакомая ему дворничиха сметала мусор в широкий железный совок.

– Это опять ты, страдалец? – изумилась дворничиха, и рука её полезла в карман за свистком.

Д. повернулся и бросился к воротам. Дворничиха свистела ему вслед.

«Что за чертовщина! – недоумевал Д. – Всюду эта противная баба! От неё не отвязаться!»

Отдышавшись и успокоившись, Д. снова побрёл по улице, теперь уже почти не шатаясь. Можно было уже и не считать шаги, но Д. понравилось это занятие.

Триста тридцать четыре. Триста тридцать пять. Триста тридцать шесть…

Когда он добрался до четырёхсот одиннадцати, что-то шлёпнуло его по затылку. Д. поглядел себе под ноги и увидел на асфальте кружевной розовый женский лифчик. «“Ни фига себе!” – сказал бы Гоша» – подумал изумлённый Д. Повертев лифчик в руках, Д. машинально сунул его в карман и отправился дальше.

Четыреста двенадцать, четыреста тринадцать, четыреста четырнадцать…

Кто-то крепко схватил Д. за локоть. Он обернулся. Перед ним стояла миловидная, но очень растрёпанная женщина лет сорока, придерживая рукой полу коротенького голубого халатика. Она была в тапочках. Ноги у неё были голые.

– Отдайте мой лифчик! Зачем он вам?

– Так это ваш?

– Да, это мой!

– А зачем вы выбрасываете свои лифчики из окна?

– Это моё дело! Хочу и выбрасываю!

– А почему вы не выбрасываете трусики?

– Ну, знаете ли, это уже хамство! Немедленно отдайте!

Женщина вцепилась в кончик лифчика, торчавший у Д. из кармана, и потянула его к себе. Всё ещё изрядно пьяный, Д. схватил женщину за руку.

– Куда вы так торопитесь? Всё-таки скажите, почему вы швырнули его в окно? Меня это страшно заинтриговало. Ещё ни разу в жизни столь пикантный предмет женского туалета не падал мне на голову. Кажется, это неспроста. В этом есть нечто символическое.

– Хватит мне зубы заговаривать! – крикнула женщина и дёрнула лифчик изо всей силы.

– Да не спешите вы! – спокойно произнёс Д. – Отдам я сейчас ваш бесценный бюстгальтер. Только признайтесь, как вы относитесь к эсхатологии, то есть к проблеме светопреставления?

– Идиот! – сказала женщина. – Милиция! Милиция! – заорала она тут же.

Откуда ни возьмись, появилась всё та же мерзкая дворничиха.

– Ага! Это снова ты! – воскликнула она радостно. – Ну теперь ты у меня попался, хулиган!

И она опять очень громко засвистела в свой свисток.