Черный человек - Василий Головачев

Ромашин вздохнул про себя с облегчением и расслабился: можно не думать о цели полета еще добрых сорок минут.

Нептун был открыт немецким астрономом Галле в тысяча восемьсот сорок шестом году по расчетам, сделанным англичанином Адамсом и французом Леверье. Почти полтора столетия гигантская пухлая планета была сплошной загадкой для земных ученых, и лишь в августе тысяча девятьсот восемьдесят девятого года к ней подлетела межпланетная автоматическая станция «Вояджер-2», приоткрывшая наконец завесу тайны.

С тех пор к Нептуну было послано более двадцати экспедиций, а с введением в строй внутрисолнечной системы метро сама планета и ее спутники начали изучаться стационарно. К моменту старта «Индевора» с поверхности Тритона исследователи совершили более ста попыток достичь дна толстой атмосферы гигантской планеты, но лишь семь из них закончились успешно. Правда, многие ученые сомневались, что дно было достигнуто, потому что глубины погружений автоматических и управляемых людьми аппаратов были разными – от семи до десяти тысяч километров. Существовала еще одна гипотеза, что Нептун не имеет кристаллического твердого ядра, а представляет собой шар из жидкого и твердого водорода.

Драккар летел уже над полярным районом Нептуна, постепенно приближаясь к Большому темному пятну – гигантскому штормовому завихрению размером с земной шар. Синий свет в рубке сгустился; казалось, аппарат движется в толще воды, освещенной сверху. Такой цвет объяснялся наличием в атмосфере планеты молекулярного метана. Появились легкие перистые облака из замерзшего метана, тени от которых были видны на глубинах до ста километров в нижних слоях газовой оболочки. Более темные струи и вихри, движущиеся со скоростью до семисот километров в час, обозначили мощные струйные течения в атмосфере гиганта, а волокна и завихрения всех оттенков голубого цвета – струи мелких ледяных кристаллов метано-водяной смеси – служили границей температурного перепада: выше проходила область с температурой минус двести двадцать градусов по Цельсию, ниже – с температурой минус сто девяносто. Где-то там, в синей бездне, на глубине двух тысяч километров лежала еще одна граница температурного перепада, ниже которой температура скачком возрастала до минус ста пятидесяти градусов. Эти границы, отделяющие слой от слоя, были и генераторами ветров, охватывающих всю планету.

Драккар, волоча за собой горошину тени, наплыл на край зловещего темно-фиолетового пятна, вблизи не такого четкого, как издали, но тем не менее пугающе геометричного, будто сделанного искусственно во взбаламученной атмосфере Нептуна. С этой высоты движение вихря уже становилось заметным, и Ромашин внезапно прочувствовал волнение; не страх – возбуждение перед броском в неизвестность и трепет от мысли – какого масштаба явление им предстояло преодолеть.

– Интересно, черт возьми, – проговорил он. – Почему Вершители выбрали местом установки орилоуна именно Нептун?

– Не только Нептун, – отозвался молчавший доселе Железовский. – Но и Землю, и, наверное, Марс, и Венеру, и другие планеты. Солнечная система – уникальное явление в Галактике, где жизнь могла появиться на любой из планет; я имею в виду разумную жизнь. Есть гипотеза, что орилоуны устанавливались везде, где мог зародиться разум. А так как система орилоунского метро создавалась не только для самих Вершителей, но и для «черных людей», а может, и еще для кого-то, кого мы не знаем, то на каждом объекте с орилоунскими Хранителями Пути должны сидеть и маатане. Кстати, вы знаете, что перед финальными событиями в «серой дыре» в Системе был замечен маатанский транспорт?

– Не шутите? – ответил озадаченный Ромашин. – Каким-то образом это событие прошло мимо меня.

– Он посетил Юпитер, Сатурн и Нептун.

– Наделал тут шуму, – рассмеялся пилот. – Разогнал зондовиков над этой дыркой, – Хузангай имел в виду Большое пятно, – нырнул в эпицентр, через два часа вынырнул обратно и ушел на «струну». Что он там делал – одному богу известно.

Не только ему одному, подумал Ромашин и цокнул языком – на него вдруг снизошло озарение.

– Аристарх, а ведь это косвенное подтверждение правильности вашего расчета!

– Знаю, – равнодушно сказал математик.

– Как вы думаете, зачем маатанам понадобился этот орилоун? Вернее, орилоуны в Солнечной системе?

– Скорее всего они забрали отсюда последних наблюдателей. Это значит, что все посещенные орилоуны мертвы и не способны быть Хранителями Пути, то есть станциями метро.

– А это, в свою очередь, означает, что Шаламов ушел из Системы другим путем.

Железовский промолчал.

«Индевор» завис на грани света и тьмы, колеблясь, нырять ему в черноту или не нырять.

– Программа введена, – весело предупредил пилот. – Вы готовы? Начинаем спуск. Вы знаете, как прозвали этот район Нептуна? Big black sport[82]. Но если у меня есть фарт, а он у меня имеется, – пролезем!

– И все же мы должны проверить этот след, – пробормотал Ромашин, понимая, что довод неубедителен и идти вниз, на дно Большого темного пятна, где стоял когда-то последний мертвый орилоун, нет смысла..

– Мне говорили про вас, что вы флибустьер, Игнат, – рассмеялся вдруг Железовский, гулкий бас его заполнил, казалось, весь драккар. – Неужто дрогнули? Шаламов мог уйти и отсюда, пробился же он сквозь мертвого орилоуна на Землю, так что проверять след надо до конца. Ответьте только на один вопрос: какова истинная цель вашего поиска? Зачем вы ищете Даниила?

Ромашин не ждал такого вопроса и ответил не сразу.

– Я ищу Шаламова с надеждой на его… возвращение. Я в долгу перед ним, и совесть моя неспокойна. Его надо вернуть и вылечить.

– Вы верите, что он излечим?

– Пожалуй… больше да, чем нет. А еще я верю Мальгину. Он единственный, кто поможет Даниилу вернуть человеческое «я».

Железовский хмыкнул.

– Мальгин? Что ж, может быть. Но у меня другое предложение: что, если попросить самих Вершителей вылечить Шаламова? А заодно и Лондона.

Ромашин не сразу нашелся, что ответить, он был огорошен.

– Ну вы и авантюрист!.. – проговорил он наконец. – Похлеще меня! Представляете, какая это задача?

– Мало того, я рассчитал варианты их поиска. Вернемся – обсудим.

И вновь Ромашин не нашелся, что сказать, пораженный смелостью, даром предвидения и раскованностью мышления молодого математика. «Старею, – подумал он с грустью. – Раньше мне такая идея пришла бы первому. Ай да Аристарх! До чего же приятна твоя лапидарность».

– Я жду, коллеги, – нетерпеливо окликнул пассажиров Хузангай. – Вы что, не видите, как мустанг бьет копытом землю?

– Только довези нас обратно, – пробасил насмешливо Железовский, явно чтобы поддержать Ромашина. Он был молод и совсем скрывать свои чувства еще не научился.