Двенадцать - Джастин Кронин

– Они отправят меня в подвал!

– Я не думаю, что это можно считать смертным приговором. Ты преувеличиваешь, совершенно точно.

Но женщина была глуха к доводам логики. Не в состоянии что-то членораздельно произнести, она лишь безутешно рыдала, орошая юбку Лайлы вязкими слезами. Теперь Лайла думала лишь о том, как бы побыстрее все это закончить. Она ненавидела такие сцены, ненавидела.

– Что здесь происходит?

Лайла подняла взгляд и увидела стоящего в дверях человека. И тут же вздохнула с облегчением.

– Дэвид. Слава богу. У нас тут немного неловкая ситуация. Иоланда, ну, она немного расстроена. Я решила, что мы с ней расстаемся, и она слишком близко к сердцу это приняла.

– Боже, еще одну? Что с тобой такое?

Разве это не типично? Не типично для Дэвида?

– Очень любезно с твоей стороны так говорить, уходя из дома на весь день, оставляя меня торчать тут. Я думала, ты меня поддержишь.

– Умоляю, не делайте этого! – взвыла Иоланда.

Лайла махнула руками, типа «уберите-от-меня-эту-женщину-немедленно».

– Вам помочь?

Это оказалось не так просто, как на первый взгляд. Дэвид (не Дэвид) наклонился, чтобы оторвать рыдающую Иоланду (не Иоланду) от коленей Лайлы, но женщина вцепилась в них с удвоенной силой и, представьте себе, завопила. Что за сцену она устраивает! Ради всего святого, она правда думает, что потерять работу домработницы – действительно смертный приговор, судя по тому, как ведет себя. Резко дернув женщину за талию, Дэвид оторвал ее от Лайлы и поднял в воздух. Та вопила и брыкалась, размахивая руками, будто безумная. Лишь за счет своего превосходства в силе ему удавалось удержать ее. Надо отдать Дэвиду должное, он держит себя в форме.

– Прости, Иоланда! – окликнула женщину Лайла, пока Дэвид тащил ее к выходу. – Чек по почте пришлю!

Дверь с грохотом захлопнулась. Лайла выдохнула, поняв, что до сих пор не могла этого сделать. Да уж, это что-то. Наверное, самое неприятное дело, с каким ей пришлось столкнуться. Она ощущала себя совершенно вымотанной и виноватой. Иоланда провела с ними не один год, а теперь все вот так закончилось. От этого у Лайлы осталось нехорошее ощущение. Да, признаться, Иоланда была не самой лучшей домработницей, а последнее время вообще все запустила. Может, у нее какие-нибудь трудности в жизни. Правда, Лайла никогда не бывала у нее дома и вообще ничего не знала о ее жизни. Странно, как так получилось? Все эти годы Иоланда приходила и уходила, и вдруг оказалось, что Лайла совершенно ее не знает.

– Ну, она ушла. Поздравляю.

Лайла, которая снова принялась расчесывать волосы, холодно поглядела на Дэвида в зеркало, видя, как он поправляет галстук, стоя в дверях.

– И почему я в этом виновна, если не секрет? Ты же видел. Она совершенно потеряла контроль над собой.

– Это шестая за год. Хорошие горничные на деревьях не растут.

Лайла еще раз с наслаждением провела по волосам щеткой.

– Значит, обратись в службу. Сам понимаешь, дело нехитрое.

Дэвид ничего не ответил, очевидно, желая замять тему. Подошел к дивану и, подтянув брюки на коленях, сел.

– Нам надо поговорить.

– Не видишь, я занята? Ты им там в больнице не нужен или где там?

– Я не работаю в больнице. Мы миллион раз об этом говорили.

Правда? Иногда ее мысли казались Лайле опавшими листьями, иногда – пчелами в банке, маленькими жужжащими созданиями, безостановочно летающими по кругу.

– Что произошло в Техасе, Лайла?

– В Техасе?

Он мрачно вздохнул.

– Колонна. Нефтяной Путь. Я думал, я дал совершенно четкие указания.

– Ни малейшего понятия не имею, о чем ты говоришь. В жизни не была в Техасе.

Она перестала расчесывать волосы и поглядела в глаза Дэвиду, не отрывая взгляда от зеркала.

– Брэд всегда Техас ненавидел. Хотя, вероятно, ты ничего не хочешь об этом знать.

Ее слова попали в цель, она видела это. Разговоры о Брэде были ее секретным оружием. Хотя она и понимала, что не следует этого делать, но находила извращенное удовольствие в том, каким становилось лицо Дэвида, как только она произносила это имя. Сдувшееся, пустое лицо человека, понимающее, что он никогда не сравнится с тем, другим.

– Я от тебя многого не прошу. Вот только начинаю задумываться, в состоянии ли ты и теперь контролировать этих тварей.

– Ну да.

Ж-ж-ж, ж-ж-ж.

– Ты меня слышишь? Мы больше не можем допустить такие катастрофы. Сейчас, когда настолько близки к цели.

– Я не понимаю, чем ты так расстроен. И, если совсем честно, мне все равно, в каком тоне ты со мной разговариваешь.

– Проклятье, положи это чертову щетку!

Прежде чем она сама бы успела сделать это, он выхватил щетку из ее руки и кинул через всю комнату. Схватил ее за волосы и дернул назад, а потом опустил голову и наклонился к ней вплотную, лицом. Нет, не лицом, рылом, чудовищным перекошенным рылом. Ее окутало его гнилостное, наполненное бактериями дыхание.

– Мне надоела эта твоя хрень.

На ее лицо летели брызги слюны, на щеки, на глаза, они попадали ей в рот, доводя ее до тошноты. Кончики его зубов были покрыты чем-то темным, отчего зубы казались особенно страшными. Кровь. Его зубы были покрыты кровью.

– Это твое дело. Вся эта глупая игра.

– Прошу тебя, ты делаешь мне больно! – ахнула она.

– Правда?

Он резко крутанул ее волосы. В кожу головы будто вонзились тысячи иголок.

– Дэвид, – взмолилась она. Ее глаза застилали слезы. – Умоляю тебя! Подумай, что ты делаешь!

Зверское лицо гневно заревело:

– Я не Дэвид! Я Хорос! Меня зовут Хорос Гилдер!

Снова рывок.

– Повтори!

– Я не знаю, не знаю! Ты меня с толку сбиваешь!

– Повтори! Повтори мое имя!

Боль сделала свое дело. Ее сознание схлопнулось, будто вихрь циклона.

– Ты Хорос! Умоляю, только прекрати!

– Еще раз! Целиком!

– Хорос Гилдер! Ты Хорос Гилдер, Председатель Хоумленда!

Гилдер отпустил ее и отошел в сторону.

Она лежала, откинувшись спиной на туалетный столик и сотрясаясь от рыданий. Если бы только она могла все вернуть. Вернуть, подумала она, крепко зажмуривая глаза, чтобы не видеть этот ужас, этого Хороса Гилдера. Лайла, вернись. Уйди от себя самой, снова. Она вздрогнула, ощутив тошноту, которая поднялась из самой глубины, такой, что она не имела названия, тошноты не телесной, но душевной, родившейся в метафизической сердцевине ее разбитой на части личности. И упала на колени. Ее тошнило, она хватала ртом воздух, кашляла и снова изрыгала ту самую мерзкую кровь, которую сама же пила сегодня утром.