История альбигойцев и их времени. Книга первая - Николай Осокин

Туда поспешили Раймонд, граф де Фуа с сыном и арагонпский предводитель Бернар де Портелес. Как изменник, советом рыцарей Балдуин был приговорен к виселице; Раймонд велел исполнить приговор. Осужденному не дали католического священника. В те дни, если духовенство альбигойское не рисковало показываться, то тем не менее между разгромленными провансальцами господствовало равнодушие к вере. Балдуин, по словам крестоносцев, идя на казнь, заявлял свою преданность Монфору.

Скоро Монфору пришлось перенести еще большее огорчение. Амори, барон Нарбонны, поднял против него оружие; граждане отозвались на его призыв и оказали ему усердную поддержку. Они пустили к себе так называемых рутьеров, которые состояли теперь преимущественно из арагонцев и каталонцев. Примеру нарбоннцев последовали окрестные замки. Восстание охватило всю страну. Монфор собрал крестоносцев и пошел на Нарбонну тремя колоннами; сам он был в авангарде. В узком и малодоступном дефиле его поджидали лучники. Стрелы, выпущенные из засады, пронзили круп его лошади. Симон упал на землю; закованный в железо, он не мог подняться. Около него началась схватка. Копья смельчаков уже доставали до него, когда оруженосцы помогли ему встать. На ногах Монфор был снова страшен и недосягаем благодаря своей секире. Гильом де Бар стремительно ударил на нарбоннцев, которые, будучи не в состоянии выдержать бурного натиска рыцарей, отступили в город .

Особые обстоятельства не позволили Монфору теперь же овладеть Нарбонной. Эти обстоятельства были новым папским легатом, будущим деятельным помощником государя-графа.

Кардинал-диакон Петр Беневентский получил политическое воспитание в Риме, при папском дворе; он вырос среди борьбы партий. Его способности развились путем политической практики; он привык к государственным делам с легкостью итальянского дипломата Возрождения, когда он был бы более к месту. Про него говорили, что нет препятствий, которых бы не одолело его итальянское искусство; нет людей, самых упорных, которые устояли бы против его убедительного, лукавого красноречия; нет противников, которые не последовали бы его доводам и не принесли бы собственные интересы в жертву его, по видимости простодушным, настояниям. При нем не было ни одной лиры, ни одного рыцаря; но, прибыв с неограниченным полномочием в качестве легата а latеге, он не преминул тотчас же доказать нарбоннскому виконту, что его спасение — в немедленном перемирии с Монфором, а начальников арагонских отрядов убедил в том, что, выручив своего короля, они должны непременно очистить провансальские области.

Архиепископы Арля, Э и Нарбонны должны были повиноваться в силу папских предписаний; следовательно, сам всесильный Арнольд должен был временно склониться перед новым светилом. Инструкция, данная Иннокентием кардиналу Петру в январе 1213 года, показывает, что подозрения, под знаком которых составлялись январские распоряжения прошлого года, в папе не исчезли. Симон должен был повиноваться новому легату, относиться к нему с уважением, соответствующим его высокому сану. Иннокентий предписывает Монфору теперь же возвратить малолетнего Иакова, наследника арагонского, которого тот незаконно держал пленником. В противном случае «легат примет меры против тебя, — писал папа, — сообразуясь с теми указаниями, какие мы ему на сей раз словесно дали».

Из этого можно заключить, что Иннокентий в это время склонен был отлучить Монфора. Жалобы Раймонда Ту-лузского, графов Комминга и Беарна уже достигли слуха Иннокентия через послов; военные действия изменили планы Раймонда, желавшего отправиться лично жаловаться в Рим, и потому папа приказывает разрешить от отлучения графов Комминга и Беарна. Новый легат имел сверх того повеление защитить город Ним от несправедливых притязаний Монфора, как виконта безьерского, властвовавшего самоуправно, а между тем ссылавшегося на Римскую Церковь. Несчастная Тулуза опять обратила на себя взоры Иннокентия. Послы от капитула ясно представили ему интриги и цели легатов, рьяно поддерживавших Монфора. Папа склоняется на сторону тулузцев, которых велит, по приобретении достаточного ручательства, приобщить к Церкви, так как они много раз просили о том, несмотря на многие их преступления; «ибо нельзя отталкивать тех, кто униженно стучатся во врата церковные». Дело же Раймонда требовало особого рассмотрения.

«Город Тулуза, который будет таким образом принят в лоно Церкви и изъят впредь от угнетения графа Симона или других каких-либо католиков, умиротворенный будет взят под покровительство апостольского престола, где и пребудет, пока не перестанет находиться в вере католическом и мире церковном, — обещает булла. — Если же жители откажутся дать удовлетворение и не отстанут от своих заблуждений, то мы предписываем тебе снова поднять крестоносцев и других верных, возобновить индульгенции и уничтожить эту язву как в самом городе, так и в среде всех иных укрывателей и защитников, которые еще опаснее, чем самые еретики» .

Перед распоряжениями папы Монфору оставалось только повиноваться. Он без всяких отговорок выдал пленного арагонского короля; то, чего Арагон не добился войною, было достигнуто одним словом папы. Епископ Сеговии, посланник арагонский при римском дворе, мог сказать, что речи Иннокентия острее меча рыцарей руссильонских и испанских. В Нарбонну за своим королем прибыла депутация из знатнейших дворян, здесь Монфор передал ребенка из рук в руки. Вильгельм де Монтредон, магистр арагонских тамплиеров, взял на себя его воспитание. Часть его прав на Прованс, по причине малолетства, была потеряна. Монпелье, например, не хотел признать его государем; но, в то же время опасаясь и Монфора, город отдается французскому королю, который и принял коммуну под свое покровительство со всеми ее правами в апреле 1214 года . Коммуна по возможности получала гарантии; король объявлялся только ее протектором, и то на пять лет, но мы знаем, какой политики Филипп держался относительно общин. А принимая в свою державу Монпелье, он прямо высказался, что будет смотреть на горожан «как на прочих своих буржуа».

Тем не менее, не действуя в этом случае помимо крестоносцев, на этот раз он тесно примкнул к римской курии. В его уме уже созревал план приобретения Юга и уничтожения провансальской национальности, а в крестовом походе он видел удобнейшее средство к достижению своих целей. Он боялся оскорбить Иннокентия своим вмешательством в арагонское дело.

«Если папа, — пишет он в хартии, — в продолжение этого времени известит нас своими грамотами, что Иаков, сын покойного короля арагонского, должен наследовать Монпелье с его доменами, то жители этого города воспользуются всеми своими правами, не лишаясь нашей защиты и покровительства. Если же случится, что Петр, который теперь исправляет обязанности легата в тех провинциях, передаст город возлюбленному и первородному сыну нашему Людовику, как бы завоеванный крестоносцами и от их имени, то в таком случае мы будем считать себя осво божденными от всех обязательств, которые заключили с депутатами этой коммуны».

Смысл последней фразы очень ясен. Ясно и то, что если бы судьба позволила Филиппу занять место Монфора, то Лангедоку не было бы от того ни лучше, ни хуже. Так или иначе, он неминуемо попал бы под ту же французскую власть. Филипп при первом же дележе добычи выступает с претензиями неограниченного монарха.