Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

– Девочка быстро подрастает, – тихо сказала она Оливеру.

– Слишком быстро, если учитывать мой «маразматический» возраст, – согласился он, сев на их общее ложе.

Кэтрин покосилась на рыцаря, испытывая искушение сообщить, что ее месячные задерживаются, так что может появиться другой ребенок и еще один шанс проследить, как он развивается от беспомощного младенца до упрямого независимого подростка, но тут же отвергла эту мысль. Еще слишком рано. Кроме того, учитывая неприязнь Оливера к любым вопросам, связанным с родами, наверное, лучше будет держать его в неведении, пока она сама окончательно не убедится, а это может занять несколько месяцев.

Кинутый ею взгляд встретил точно такой же его, словно Оливер тоже решал, стоит ли говорить. Кэтрин видела, что он бессознательно потирает левый локоть. Спустя шесть лет после ранения он достаточно неплохо владел рукой и мог даже недолго держать обтянутый кожей щит нормального размера, но временами локоть еще побаливал. Когда Оливер тер его, это означало, что либо кость ноет, либо у него что-то на уме. Судя по тому, как он посмотрел на нее, скорее второе.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего, – покачал головой Оливер, но лицо его не смягчилось, и он по-прежнему растирал локоть. – Принц Генрих сказал что-нибудь, когда ты его видела?

– Ничего особенного; только то, что он доволен ребенком и что я обеспечена работой до конца жизни. А что?

Она сдвинула три ленты для волос Розамунды, прялку с небольшим количеством аккуратно спряденной шерсти, тряпичную, набитую войлоком куклу и села рядом.

– Он ничего не сказал про Англию?

– Нет. – Кэтрин проницательно посмотрела на Оливера. – Надеюсь, он не замыслил набег типа последнего?

Два года назад Генрих вбил себе в голову идею пересечь Пролив с небольшой армией друзей и наемников. Это был плохо спланированный налет, вдохновленный юношеским задором, но мало чем еще. Оливер совершенно ничего не мог придумать, потому что любые призывы к благоразумию принц воспринимал как намеренное промедление стариков, переживших собственную храбрость. Оливеру тоже тогда крепко досталось. Он был постоянным квартирмейстером, ответственным за обеспечение солдат и двора припасами как дома, так и в походе. Два года назад Генрих наплевал на протесты Оливера, предупреждавшего, что они недостаточно подготовлены, и отправился предъявлять права на Англию, словно собирался играть в шары на летнем празднике.

«Вторжение» обернулось бесспорным поражением; деньги и припасы таяли быстрее, чем летний туман. Просьбы, обращенные к матери и графу Роберту дать средства, чтобы расплатиться с солдатами, были встречены твердым отказом, чтобы преподать Генриху урок. Правда, урок был воспринят несколько иначе, чем они надеялись, потому что четырнадцатилетний принц обратился за деньгами к другому дяде, королю Стефану. Захваченный врасплох, но и позабавленный такой откровенной наглостью, Стефан деньги дал, но с условием, чтобы Генрих немедленно покинул Англию. Принц так и сделал, несколько сбив спесь, но не смирившись.

– Теперь он на два года старше и мудрее, – сухо сказал Оливер. – Шестнадцать лет – это ближе к мужчине, чем к мальчику. Я знаю, что Генрих вполне еще способен заставить меня выдирать волосы, однако знаю и то, что он учится на своих ошибках.

Кэтрин взяла куклу дочери и посмотрела на ее плоское лицо. Розамунда сама вышила его коричневой шерстью. Для пятилетней девочки, какой она была тогда, получилось совсем неплохо.

– В шестнадцать остается еще многому научиться, – проговорила она, – и часто это происходит за счет других.

Оливер пожал плечами.

– На этот раз он плывет не под своими парусами, по крайней мере, не только под своими. Вмешались король Дэвид Шотландский и Раннульф Честер. Кроме них, его поддерживают собственные рыцари, и он официально поднимает оружие против Стефана. – Он прекратил растирать руку и оперся на колени. – Он входит в возраст, дорогая Кэтрин, и если он сейчас не сумеет покорить Англию, то не сумеет никогда. Но, Господи помоги мне, предстоят тяжелые времена. Знаешь, сколько кварт пшеницы и бушелей овса нужно, чтобы прокормить даже небольшой отряд в поле в течение недели?

Кэтрин покачала головой и обхватила его рукой за талию. Она видела, что его мысли уже поглощены расчетами: губы Оливера безмолвно шевелились.

– Нет, но я знаю, что ты способен собрать все необходимое, если Генрих предоставит тебе такую возможность, – сказала она, чтобы поддержать его, а еще потому, что это была правда. – Сколько у тебя времени?

– Что? – заморгал Оливер. – А, я пока еще не знаю. Генрих слишком торопился взглянуть на своего сына, чтобы поставить меня в известность, но имею все основания думать, что сегодня я уже буду знать.

– Англия, – пробормотала Кэтрин, устремив взгляд за дверь хижины. Во многих отношениях жизнь в Руане ничем не отличалась от жизни в Бристоле. Оба города были крупными портами, и торговля их зависела от рек. Основным языком был французский, как и в Англии, но многого ей здесь недоставало. Мягкого западного ветра с дождями из Уэльса, ячменного золотого эля с бузиной, овсяных лепешек, пахнущих медом и усыпанных маком. В Нормандии редко растили овес, разве что для лошадей, и всех, кто его ел, считали грубой деревенщиной.

– Мы с Розамундой пойдем с тобой, – твердо сказала она. Два года тому назад принц объявил поход без всякого предупреждения. Устраивать лагерь для тех, кто идет следом за армией, было некогда, – может быть, к лучшему, как оказалось теперь, – но сейчас все будет иначе. Если Генрих собирается пройти посвящение в рыцари и всерьез бороться за корону, те, кто пойдут за ним, не появятся в Нормандии долго.

Оливер неожиданно сделал бесстрастное лицо.

– Не уверен, что это мудро.

– Я тоже не уверена, но ты не переубедишь меня, – быстро ответила Кэтрин, прежде чем он успел привести дюжину причин, по которым ей следовало остаться. – Мне хорошо здесь, пока хорошо тебе, но Руан не мой дом… и не твой. Как давно ты слышал английскую речь, если не считать пристани, где разгружаются купцы из Лондона?

Оливер коротко махнул рукой в знак неохотного, но все-таки согласия.

– Мне хотелось бы, чтобы Розамунда, когда вырастет, говорила на двух языках, но пока она может попросить по-английски только вина и еще выругаться.

– Неправда! – со смехом вознегодовал Оливер.

– Хорошо, неправда, – уступила Кэтрин, – но я скучаю по Англии и хочу вернуться домой.

Оливер покачал головой.

– Дорогая, мы почти все время будем в дороге, – сказал он, – и можем очутиться в опасности. Я не хотел бы видеть вас с Розамундой в числе тех, кто сопровождает армию. Здесь у вас, по крайней мере, есть жилье и место в мире.

– Да, – медленно кивнула Кэтрин, – да, жилье у нас есть. Но дом там, куда стремится сердце. Я не хочу расстаться с тобой на многие месяцы. – Она нахмурилась – Ты хочешь, чтобы я осталась, потому что беспокоишься обо мне, но я хочу пойти именно потому, что боюсь за тебя.