Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

Вейнтрауб восковыми пальцами задумчиво катал по столу золотой шар.

– Год – это слишком долго, – сказал он. – Тем более Ковчег ищут сразу трое. Я пока в Петербурге. Как вы считаете, нам с вами надо встречаться?

– Думаю, нет. Тем более это практически невозможно. Я не расположен приглашать вас к себе, и сам не намерен куда-либо выезжать. Постоянное оперативное руководство сейчас важнее.

– Мы договаривались, что у меня будет та же информация, что и у вас, – напомнил миллиардер. – Причём не постфактум, а в реальном времени.

– До конца дня вы получите всё необходимое, чтобы следить за их перемещениями и слушать разговоры, – заверил его собеседник. – К сожалению, качество звука пока оставляет желать лучшего, но мои специалисты работают над этим. В свою очередь, мне бы тоже хотелось иметь доступ к вашим возможностям.

Взаимный контроль был в общих интересах – он гарантировал партнёрству доверие и комфорт. Малую гостиную, которая отныне служила штабом поисков Ковчега, оборудовали микрофонами. В машине академиков тоже стоял жучок. Новенькие макбуки передавали информацию о каждом действии на персональный компьютер Вейнтрауба. Айфоны даже в выключенном состоянии позволяли шпионить за владельцами – определять, где они находятся, и слушать разговоры…

…так что следом за троицей к дому Книжника подъехал грузовой микроавтобус, нутро которого было напичкано аппаратурой. На экранах мерцали электронные метки от айфонов и колыхались индикаторы записи звука – сигнал с каждого аппарата по отдельному каналу. Оператор через наушники по очереди слушал каналы и порой касался клавиш виртуального пульта на тачскрине, пытаясь вычистить шумы…

…а Иерофант и Вейнтрауб могли при желании слышать каждое словечко.

– Я не сомневался, что это розыгрыш, – признался Книжник после того, как трое назвали свои имена, и Одинцов повторил, зачем они здесь.

– Старческое любопытство, – продолжал учёный. – Захотелось рассмотреть шутников поближе, у домофона никудышная камера. Вы избрали единственно правильный способ со мной увидеться. Я не стал бы разговаривать по телефону и на порог вас пустил только из-за Ковчега.

Ева и Мунин оценили сообразительность Одинцова, который нашёл к старику правильный подход.

– Прошу за мной! – сказал Книжник, пожужжал электромотором, ловко развернул кресло на месте и покатил по коридору.

Гости оставили куртки на вешалке в прихожей и двинулись следом. Старик усадил их в кабинете на резные стулья с высокими спинками, расположился напротив и велел монументальной женщине, вставшей в дверях:

– Будьте добры, всем чаю, и проследите, чтобы нам никто не мешал. Никто, слышите? Меня ни для кого нет!

– Я ждал, что вы придёте, – объявил учёный троице, когда женщина удалилась.

– Что значит – ждали? – удивился Мунин.

– Кто вас предупредил? – спросила Ева.

Книжник в задумчивости потеребил нос, пригладил растрёпанные волосы и постановил:

– Вот что, молодые люди. Сначала спрашиваю я, а вы отвечаете. Возможно, потом я тоже отвечу на какие-то ваши вопросы… Почему вы пришли именно ко мне?

– Нам посоветовали, – сказал Одинцов. – Ваше имя назвал профессор Арцишев.

– Кто? – Учёный нахмурился.

– Профессор Арцишев, – повторил Мунин. – Он говорил, вы были знакомы.

– Профессор? – задумчиво произнёс Книжник. – А, ну да, наверное… Мы очень давно не виделись. Как его дела?

– Он умер, – переглянувшись с коллегами, сказал Одинцов. – Но перед этим посоветовал обратиться к вам.

На известие о смерти Арцишева старик отреагировал спокойно.

– Умер? Он же молодой был… Приходил ко мне на первые проблемные семинары. Но не прижился. Да… Так что же, искать Ковчег Завета вас Арцишев надоумил?

– Лев Самойлович, разрешите, я всё с самого начала расскажу, – попросил Одинцов. – Так быстрее будет, а товарищи меня поправят, если что.

– Я всё же хотел бы знать… – начал Книжник, но тут сиделка вкатила в кабинет столик на колёсиках.

Нож кубикири (Япония).

Небольшой электрический самовар на столике окружали чашки, пузатый заварочный чайник и вазочки с вареньем, печеньем и конфетами.

– Ух ты! Это настоящий кубикири? – спросил Одинцов и взял с письменного стола увесистый искривлённый нож, давая понять хозяину, что не хотел бы разговаривать при посторонних.

– Вы разбираетесь в японском оружии?! – оживился Книжник. – Приятно встретить знатока.

– Кубикири – не обязательно оружие, – сказал польщённый Одинцов. – Их активно ковали в эпоху Мэйдзи, когда было мало заказов на боевые мечи. Хотя изначально кубикири – это отсекатель головы, всё верно. Слуга солидного самурая обязательно собирал после боя головы врагов. А вообще ими чего только не делали: хворост рубили, икебаны подрезáли, за бонсай ухаживали, уголь кололи для чайных церемоний…

Женщина молча сервировала чай на журнальном столе и ушла, закрыв за собой дверь. Одинцов проверил ногтем остроту клинка, заточенного с внутренней стороны изгиба, уважительно поцокал языком и положил кубикири на место.

– Угощайтесь! – Учёный пригласил Мунина и Еву к столу и обратился персонально к Одинцову: – А вы, молодой человек, заодно можете говорить. Я слушаю.

За чаем Одинцов описал Книжнику эпопею, связанную с Ковчегом, не вдаваясь в кровавые подробности. Рассказал, как помог товарищу перевезти неизвестный груз из Эфиопии в Россию. Как забыл об этом больше чем на двадцать лет – и как вынужден был вспомнить после нападения на Мунина. Он упомянул Интерпол и Моссад, промолчал о бункере, но рассказал про то, как несколько дней при участии Арцишева они пытались понять – в каком направлении двигаться и где может быть спрятан Ковчег.

– То есть раньше вы не были знакомы? – уточнил Книжник. – Вы трое встретились, только когда всё это началось?

– Совершенно верно, – подтвердил Одинцов. – Неделю назад… восемь дней, если точно.

– А папка у вас, – учёный повернулся к Мунину, – это та самая? Позволите взглянуть?

Историк, уже наученный опытом, действительно не расставался с папкой: он взял её с собой в магазин и сюда прихватил.

– Та самая… – Мунин передал папку Книжнику, который вслух прочёл надпись на этикетке:

– Урби эт орби… Надо же.

– Как в послании Папы Римского, – сказала Ева, которой надоело молчать.

– Не Папы Римского, – возразил Одинцов, – а у римского поэта Овидия это было, про безграничность вечного города… Правильно, учитель?

Он обратился к Мунину, и тот важно кивнул.