Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем - Алан Маршалл

женщины с возможными клиентами. Приветливы они не бывали ни с кем, но к немолодым мужчинам, в чьих карманах водились деньги, обращавшимся к ним негромким сдержанным голосом, они проявляли известное внимание. Но не более того. Они смотрели на своих клиентов пристальным, оценивающим взглядом и, используя все свое знание мужчин, быстро соображали, как отнестись к сделанному им робкому предложению. За несколько мгновений они умудрялись определить положение обратившегося к ним мужчины, его опыт в обхождении с женщинами такого сорта, его денежные средства, наконец, выяснить, нет ли у него каких-либо порочных наклонностей и извращений.

Если они с кем-то заговаривали, то обычно только с мужчинами, ищущими проститутку, — уговаривать их не приходилось. Это были по преимуществу приезжие из провинции. Промаявшись довольно долго на уличных перекрестках, рассматривая проходящих мимо женщин, они в конце концов оказывались около тележки с пирожками. Драчун с первого взгляда определял их. Они еще не успевали рта раскрыть, а он уже знал, что им требуется.

Большинству из них Драчун советовал поболтаться у тележки с пирожками до девяти часов — в это время женщины, оставшиеся без клиентов, обычно приходили с Коллинз-стрит, чтобы узнать, не залучил ли пирожник для них какого-нибудь мужчину. За свои услуги он не получал никакого вознаграждения. «Котом» он не был.

Мужчины менялись, но у всех — так мне казалось — было что-то общее: их грызла тайная неудовлетворенность. Они считали, что везет всегда кому-то другому, только не им. Все они, должно быть, бежали на несколько дней из дома, где любовь умерла, туда, где продавался ее заменитель.

Но был один тип мужчин, к которым Драчун присматривался с особенным вниманием, прикидывая в уме возможные выгоды от знакомства с ними. Это были богатые бездельники, хвастуны, еле державшиеся на ногах после очередной попойки и размахивавшие пачками банкнот, которые они привезли из провинции, где у них была своя ферма или лавка. Все они были люди женатые и все непременно задавали один и тот же вопрос: «Не знаешь, где можно найти женщину?»

Как раз теперь по улице шел такого рода тип, и Драчун не спускал с него глаз, отмечая про себя неверную походку и ширину его плеч. Он каким-то чутьем узнавал, храбрый ли перед ним человек, способен ли пустить кулаки в ход. На этот раз перед ним явно был трус.

Я не слышал их разговора, но догадался, что человек этот чем-то хвастается. Он помахал пачкой денег, и я понял, что ему нужно.

Немного погодя Драчун снял передник и повесил его на ручку тележки. Обратившись ко мне, он сказал:

— Пригляди за тележкой, а я немного прогуляюсь с этим парнем. — Он окинул взглядом мой костюм, взял передник и повязал его мне. — Так не запачкаешься, будешь о него вытирать руки.

— Ты надолго? — спросил я, рассматривая передник, придававший мйе довольно-таки нелепый вид.

— Нет, на часок, не больше.

— Черт! — воскликнул я в тревоге. — Так долго! Как же я тут управлюсь?

— Ничего, управишься.

Он зашагал по Флиндерс-стрит, немного опередив того мужчину, делая вид, что не имеет к нему никакого отношения. Он старался не бросаться в глаза, весь сжался, чтобы быть как можно неприметнее, а сам внимательно поглядывал по сторонам, чтобы удостовериться, что его не видит никто из знакомых. Ведь если приметят, то и запомнят. Прежде чем рука полицейского ляжет вам на плечо, надо, чтобы кто-то вас приметил и запомнил. С этого все и начинается.

Спутник Драчуна выпрямился и поправил галстук. Мысль о жене, по-видимому, неотступно преследовала его, и он всячески старался показать, что угрызения совести ничуть его не тревожат.

Драчун часто оставлял меня присматривать за тележкой, когда ему нужно было перемолвиться с кем-нибудь словом наедине в дверях какой-нибудь лавки, но такие встречи отнимали у него обычно несколько минут. Никогда еще он не оставлял свою тележку на мое попечение на целый час. Я решил, что он повел своего спутника на Литтл Лонсдэйл-стрит, только мне показалось странным, что он отправился с ним сам, вместо того чтобы предложить подождать у тележки, пока он приведет женщину.

Я усердно занялся продажей пирожков. Постоянных покупателей я знал и с удовольствием слушал их замечания насчет моей новой роли.

— Ну, Боб, сегодня томатного соуса нам достанется вдоволь — на посту Алан, — сказал один рабочий своему приятелю, а затем, обращаясь ко мне, добавил: — А ну поливай веселей, не будь таким скупердяем, как Драчун; промочи пирожки как следует.

Я щедро поливал соусом пирожки, которые мне протягивали покупатели.

— Вот так дела, — восклицал рабочий, — смотри, ты все кругом залил, черт бы тебя подрал, но ничего — продолжай в том же духе.

— Горячие пирожки и сосиски! — кричал я, смущенно подражая голосу Драчуна, решив, что уж если играть роль, то до конца.

— И соусу не пожалеем, — присоединился ко мне рабочий, оторвавшись от своего пирожка, с лицом перемазанным красным.

То, что и он участвует в продаже, доставило ему большую радость; согнувшись в три погибели над своим пирожком, он просто давился от смеха.

— И в каждом пирожке запечена мышь, — гаркнул его приятель, охваченный таким же порывом веселья.

Шутка эта привела их в восторг. Теперь уже оба покатывались со смеху. Они так и ушли, громко хохоча.

Когда Драчун вернулся, я передал ему передник и выручку, заметив при этом:

— Чего-чего, а соусу я не пожалел.

— Ладно! — сказал он, повязываясь передником и разглаживая складки.

Он подошел к огню, выпрямился и начал громко выкрикивать свое обычное «Горячие пирожки и сосиски», но мне показалось, что интонация его слегка изменилась с той минуты, как он ушел с незнакомцем. Голос звучал несколько по-иному, словно он испытывал облегчение оттого, что снова может торговать, словно эти выкрики переносили его из одной жизни в другую. Они как бы подтверждали его положение уличного торговца, освобождая от ответственности за поступки, совершенные в той, другой жизни.

Выкрикнув несколько раз, он улыбнулся, чувствуя, что снова утвердился в своей почтенной профессии — продавца пирожков — занятии, пользовавшемся уважением даже полиции.

Затем он принялся внимательно рассматривать свои руки, сжимая и разжимая пальцы. Опустил руку в карман, вытащил, озираясь по сторонам, пачку денег, поднес ее к печной дверце и внимательно посмотрел, склонив набок голову.

— Где ты оставил того пария? — спросил я, охваченный внезапной тревогой.

— Лежит себе под вязом в Садах Фицроя.

— О, господи, — крикнул я в испуге.

— Ничего с ним не случится; походит пару дней с подбитой челюстью, только и всего.

— Что?.. Как же это?.. Ты взял у него деньги? — Я почувствовал, как все во