Кудеяр. Аленький цветочек - Феликс Разумовский

«Мастера и Маргариту» Звягинцев читал очень давно. Ещё вовремена, когда автора этого романа не было принято вслух называть классиком игениальным писателем. Книга, надобно заметить, ему не очень понравилась, ноодна фраза всё же приковала внимание. Короткая такая фраза: «Рукописи негорят».

Не горят?..

Лев Поликарпович представил сметающую волну огня,стремительно проносящуюся по Володиной квартире… Превращается в брызгикомпьютер, падает набок и сминается письменный стол… Огненными веерамиразлетаются толстые, аккуратно перевязанные папки, невесомо и мгновенновспыхивают бережно разложенные листы…

Никогда ещё поезд метро не полз так медленно к «Парку Победы».И где-то возле «Технологического института» профессора посетила странная итревожащая мысль. Почти два года назад, когда им показалось, будто тайнамногомерности мира вот-вот будет приоткрыта, произошёл тот самый взрыв в«Гипертехе». А перед этим Марина побывала на Кольском и привезла домойспираль-веточку, синтропод. И вот теперь он, Маринин отец, устремился туда же.По стопам своего отца… и собственной дочери. И опять, когда уже померещилось,будто разгадка близка, – бабахнуло! Только ударило не по Звягинцеву, чего,кажется, можно было бы ожидать. Шарахнуло по Глебу, там, в подземелье. И поВолоде. А может, целились даже и не в людей – в отцовские рукописи, которые,вопреки классику, очень уязвимы и великолепно горят…

Между прочим, что конкретно рвануло во время опыта у Марины,установить пока так и не удалось. Несмотря на все старания специалистов. А уВолоди? Газ?.. Рассказывайте моей бабушке…

Лев Поликарпович пребывал в том состоянии, когда рассудокнапрочь отметает обыденность и руководствуется странной, на первый взглядпровидческой логикой.

…Не газ. Не ошибка в расчётах. И уж подавно не старенькийкипятильник, якобы забытый погибшим сотрудником в неположенном месте. Что-тословно ограждало от любознательности учёных некие тайны, к которым те неосмотрительноподобрались вплотную. Что-то…

Или – кто-то?..

Рассказывал же Скудин про вполне материальные, из плоти икрови, но не вполне человеческие существа, покушавшиеся на Марину?..

…Но рукописи – прав был нелюбимый профессоромклассик! – действительно не горят. Звягинцев был бы последним идиотом,если бы отнёс Володе оригиналы, не запасшись копиями. Отличными копиями,снятыми при помощи сканера и загнанными в бездонную память компьютера…

Это был очень длинный день. И очень тяжёлый. Никогда ещёподземный состав не полз так медленно по туннелю от «Электросилы» к «ПаркуПобеды». Но вот наконец со вздохом растворились створки вагонных дверей, ЛевПоликарпович поднялся по эскалатору – и обнаружил, что поездка к Володе заняла,оказывается, большую часть дня, и на поверхности уже не утро, смахивающее навечер, а самые натуральные вечерние сумерки.

Словно в тумане, борясь с навалившейся усталостью, Звягинцевдобрался до дома и, нетерпеливо отстранив радостно скакавшего Кнопика,направился прямиком в кабинет.

– Good evening,[154] – сказал емукомпьютер. Лев Поликарпович не признавал русифицированных программ, полагая,что с компьютером надо общаться на его родном языке.

– Привет, привет, – рассеянно отозвался профессор.Щёлкнул мышью, открывая файл с отсканированными копиями отцовских тетрадей –надо же, действительно, воочию убедиться… И вдруг, коротко ахнув, ЛевПоликарпович в изумлении уставился на экран, а потом закричал в голос: – Чёрт!Чёрт! Чёрт!..

И правда, никто иной, кроме Нечистого, не мог быть «автором»того, что случилось. Строчки с мерзким звуком начали осыпаться вниз по экрану.Казалось, внутри машины кто-то планомерно грохает об пол обеденный сервиз наполсотни персон…

– Стоять! – Профессор мгновенно нажал клавишнуюкомбинацию, вызывающую приостановку работы. Компьютер не отреагировал,«вечерний звон» продолжался. Рука Звягинцева метнулась к сетевой кнопке… Егомашина была из самых современных, даже на общем фоне называемых«высокотехнологичными». В нормальном состоянии она сама себя выключала покоманде программы. В экстренной ситуации сетевую кнопку следовало держатьнажатой несколько секунд, чтобы дать электронному мозгу «цивилизованно»окончить работу. Звягинцев так и поступил… Никакого эффекта. Уже в полномотчаянии он выдрал шнур из розетки и одновременно самым зверским образомотстегнул от машины аккумулятор. Только тогда всё прекратилось.

Лев Поликарпович долго сидел за столом, отдуваясь, как послебыстрого бега, и тупо смотрел в умерший экран. Он не собирался вновь включатьмашину, чтобы посмотреть, что же там сохранилось. Нет уж. Не было никакогосомнения, что вирус тотчас возобновит свою разрушительную работу…

Вирус. Господи Боже, и откуда только он взялся?

В игры, которые, как всем известно, очень часто служат«разносчиками», профессор Звягинцев не играл. А если лез за чем-нибудь вИнтернет, то страховался самыми продвинутыми антивирусами, которые уж в его-тоинститут поступали бесперебойно. Но откуда тогда?.. От сырости? Из пятогоизмерения?..

И пока он сидел, тяжело переводя дух, до него постепеннодошло. Он понял, что на самом деле минуту назад случился очередной взрыв. И то,что он оказался бескровным и тихим, отнюдь не делало его менее смертоносным.Кто-то добивал рукописи, сделанные более полувека назад и якобы не горящие. «Нопочему „они“ просто не стёрли файлы из памяти, обставив дело так, будто ихникогда там и не было? Не отформатировали диск, наконец? Зачем понадобился этотцирк со звоном и опаданием строчек?..»

Ответ пришёл сам собой. Профессор вспомнил подземелье подреликтовой елью и слова Виринеи: «Кто-то не хочет, чтобы мы продолжали поиски.Даёт нам красный свет…»

Вот и сегодня ему, непонятливому, просто дали отмашку. «Несуйся, куда не приглашали. А то…»

Как спрашивают в таких случаях в голливудских боевиках – «Ато что будет?» Им хорошо спрашивать, суперменам…

«А вот что!»

Уже без особой надежды, зато с тяжкой яростью отчаяния, Звягинцевнаклонился, открывая дверцу стола. Как ни архивируй графическую информацию –коробка с дискетами всё равно была большой и тяжёлой. Ему сразу же показалось,будто она как-то не так лежала в руке. Нет, содержимое из неё не исчезло. Ноладонь ощущала не шуршащую твёрдость пластиковых прямоугольничков, стянутыхвместе резинками, а нечто совершенно другое.

Это нечто было больше всего похоже на кусок размягчённогомасла.

На стопку шоколадок, полежавших под солнцем…

Лев Поликарпович медленно, словно в дурном сне, разрезалаккуратные полоски прозрачного скотча и поднял картонную крышку. Он уже неочень удивился тому, что увидел. Дискеты – со всеми наклейками, надписями ирезинками – пребывали на месте, но только с виду оставались дискетами. В тойстороне, где он взялся за коробку рукой, они промялись все разом, оплывая ирастекаясь даже от лёгкого нажатия. Так у Марины когда-то в детстве однаждыпотёк пластилин, ради эксперимента положенный на отопительную батарею…