Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

Те столкнули тело, раздался громкий всплеск, и тут же один из них громко, во весь голос, выматерился: он, оказывается, не рассчитал, поскользнулся, а второй его подтолкнул — и теперь он весь перемазался.

И сейчас же громкую ругань перекрыл пронзительный полицейский свисток.

— Бля! — воскликнул Гном и кинулся к машине, за ним остальные. Один миг, и «мерседес», взревев как сумасшедший, присел и стремглав исчез в темноте.

А вслед умчавшейся машине раздался пьяный хохот.

6

Хельмут Штильке встречал свой очередной день рождения на борту собственной яхты «Сессиль». С ним в этот торжественный вечер, да теперь, пожалуй, можно бы сказать, что и ночь, оставались трое приятелей, таких же старых и мудрых, как шкипер Штильке. Туристский сезон кончился, желающих прокатиться до Майнца и дальше по Рейну не найдешь, что остается делать? Разве что вот так, за кружкой пива, коротать с бывшими бравыми моряками долгие ночи. А сегодня такой превосходный повод!

Хельмут набил свою трубочку и вышел на палубу, к рубке, посмотреть на ночное небо, послушать, откуда ветер, что несет и когда придется идти к герру Штудманну просить разрешения поставить бедняжку «Сессиль» на зиму в сухой док.

Облокотившись на низенькие шканцы, Хельмут задумался и не услышал, как мимо проехала большая машина и остановилась чуть подальше, там, куда не достигал свет фонаря на набережной. А затем он услыхал грубую русскую речь и брань. Ну да, подумал с некой грустью, теперь они повсюду, эти русские, они такие наглые, никаких правил и законов не желают признавать. Нет, в этом мире что-то крепко сместилось, и совсем не в ту сторону.

Эти русские продолжали о чем-то громко спорить, нарушая такую божественную тишину. Из-за их нехорошей брани даже не стало слышно слабого плеска волны о борт старушки «Сессили».

А потом они что-то потащили к воде и кинули через низкий парапет.

Да что им здесь, в конце концов, свалка? Мусорная яма? Почему надо терпеть это безобразие?! Старик вспомнил о полицейском свистке, который болтался у него на цепочке на шее и иногда очень даже выручал в трудную минуту. Ах, как захотелось ему напугать этих наглецов! Хельмут сунул свисток в рот и пронзительно свистнул.

Через мгновенье из каюты к нему приковыляли друзья и, узнав в чем причина шума, дружно рассмеялись.

— Однако они что-то тяжелое кинули вон там в воду, — заявил он друзьям. — Ну-ка давайте посмотрим.

— Хельмут включил большой прожектор на рубке и повел лучом по воде.

Хельмут, старина, да там же человек! Вон, я вижу его! — закричал Фриц.

— А ну-ка киньте ему спасательный круг! — Хельмут наклонился над бортом и увидел в черной воде светлый покачивающийся шар, приглядевшись, он различил человеческую голову. — Все наверх! Человек за бортом! — команды следовали одна за другой.

А тем временем Фриц с товарищами длинным багром подтягивал к борту бело-красный спасательный круг, в который судорожно вцепился тонущий человек.

Через несколько минут его подняли из воды и проводили в теплую каюту. Утопленник очумелыми глазами разглядывал своих спасителей, с его костюма на пол лилась вода. Хельмут достал из своего шкафчика теплую фуфайку, старые, залатанные брюки и толстые шерстяные носки, протянул спасенному, жестом показывая, чтоб тот переоделся. Утопленник только кивал и, дрожа от холода, что-то пробовал промычать сквозь плотно сжатые челюсти.

Мокрую одежду Хельмут унес на камбуз и там повесил сушиться. А когда вернулся, увидел, что Фриц уже вручил спасенному кружку горячего чая, куда влил добрую порцию шнапса.

Настал момент полного прозрения. Горячий чай со спиртным привел Турецкого в чувство. И он наконец полностью осознал, что спасен. Что Богу он теперь просто обязан лично отлить самую грандиозную свечу. Из той переделки, в которой он был, живым не выходят. Значит, не зря приносил молитвы, и нет на нем таких грехов, за которые не бывает прощения.

Эти милые старики о чем-то спрашивали его, но что, а главное, как он мог ответить им? Он лишь прикладывал обе руки к сердцу с выражением самой искренней благодарности, но они не понимали по-русски. Тогда Саша попробовал сложить фразу по-английски, не понимая еще, куда подевалось его знание этого языка. С горем пополам все же удалось сказать, что он русский и очень им благодарен за спасение.

— Русиш, русиш, — загомонили старики, — я, я! Горбатшов, я!

«Какой еще Горбачев!» — чуть не подавился Саша, а потом вспомнил, что ведь точно, чуть ли не сам их канцлер назвал в свое время Горбачева лучшим из немцев.

Хельмут, зная английский, понял потуги Саши и успокаивающе положил ему ладонь на плечо, мол, не волнуйся, это возбуждение пройдет и ты сможешь все толком объяснить. А Турецкому казалось, что его прямо-таки распирает буйная энергия, ему хотелось говорить и говорить с этими замечательными стариками, жаль вот только, что руки как будто не слушаются и слова эти проклятые английские куда-то задевались…

Стакан горячего «морского» напитка возбудил и оживил его. Он стал лихорадочно вспоминать, что же с ним такое случилось в эти последние часы, которые он провел взаперти у бандитов.

Ну да, от бесконечно повторяющихся всплесков энергии, которые вызывались уколами кофеина, его организм стал, видимо, сдавать. Уколы действовали все более короткое время, а потом наступал спад. И в один из таких моментов, когда его жизнь, как понимал Саша, держалась на тончайшей ниточке, созданной лишь усилием воли, причем усилие это он мог сделать над собой в последний раз, мерзавцы влили в него целую бутылку водки. Ну уж теперь, мелькнуло в угасающем сознании, не спасет ничто: сейчас раздастся взрыв и — его тело разлетится во все стороны, превращаясь постепенно в пыль, в ничто. И никаких скорбей не испытывала душа Турецкого, а просто мечтала о близком уже покое и тишине… Но взрыва не произошло. А когда его заперли в багажнике и повезли, как он слышал от кого-то, топить в реке, получилось все наоборот. Не умерла душа, а воспрянула упрямо. И Саша почувствовал вдруг прилив непонятной энергии. Потом от плавного качания его стошнило, но даже это пошло на пользу, поскольку ни у кого не было желания проверять его пульс. А он из последних сил сдерживал желание вскочить и броситься от них. Но возвратившаяся к нему из небытия железная решимость, воспитанная годами следственной работы, заставила даже дышать перестать, когда эта елейная мразь наклонилась к нему. Полностью расслабившись, что стоило неимоверных усилий, он отдался в их руки и так же безвольно полетел в ледяную реку. Лошадиная доза алкоголя помогла и тут: какое-то время ему удалось продержаться под водой, а когда всплыл и увидел бьющий ему в глаза луч прожектора, решил, что фортуна снова обошла его стороной. Нет, в их руки он снова попадаться не желал и уже стал поворачивать в воде, чтобы плыть куда угодно, только подальше от этого смертельно слепящего луча. И тут рядом шлепнулся спасательный круг. И только вцепившись в него руками, Турецкий понял, что спасен…