Мечи Ланкмара. Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Книга 2 - Фриц Ройтер Лейбер

Они не слыхали о вторжении минголов и уж точно не знают о том, что вы нас наняли… и в записках своих вы просите держать это в секрете. Я привез вам двенадцать берсерков, как вы и хотели…

– Знаю, знаю, – сказала она резко, – и я довольна. Но вы получили за это плату – и получите еще, когда дело будет сделано. А советники… Кхахкт усыпил их подозрения своими колдовскими чарами, и я не сомневаюсь, что нынешнее скопище косяков рыбы – тоже его рук дело, ставка на их жадность.

– От его чар пострадали и я, и мой друг, – сказал Фафхрд. – Однако в Ланкмаре, в «Серебряном угре», вы утверждали, что выступаете от имени всего Льдистого острова, а сейчас получается, что вы выражаете только свое мнение и мнение Сиф, а не всего Совета – сколько там всего человек, двенадцать?

– А вы ожидали легкого плавания? – рассердилась она. – Никаких препятствий и встречных ветров? К тому же мы и впрямь говорим от имени Льдистого, ибо из всех членов Совета только мы с Сиф лелеем в наших сердцах надежду вернуть былую славу острову, и мы, уж поверьте, – полноправные советники, унаследовавшие, как единственные дочери, дома, фермы и членство в Совете от своих отцов (Сиф – после смерти братьев). В детстве мы играли с нею в этих холмах, возрождая в наших играх величие Льдистого. Порой мы становились королевами пиратов и грабили остров. Но чаще всего мы воображали, как захватим власть в Совете, принудив к покорности всех остальных его членов…

– Откуда столько жестокости в маленьких девочках? – не удержался Фафхрд. – Мне-то представлялось, что вы обычно собираете цветочки, плетете венки и воображаете себя маленькими женами и матерями…

– …и как вы перерезаете этим женам глотки! – закончила Афрейт. – О, цветочки мы тоже собирали, иногда.

Фафхрд усмехнулся, но далее заговорил серьезно:

– Стало быть, вы унаследовали членство в Совете – Гронигер говорит о вас с уважением, хотя, мне кажется, догадывается все же о сговоре между нами, – потом, наткнувшись на какого-то бездомного бога, вернее, двух богов, решили, что эти боги не предадут вас и из-за старческого слабоумия не смогут сбить с толку, а те поведали вам о великом нашествии минголов, решивших завоевать весь мир, начав с Льдистого, после чего вы и отправились в Ланкмар и наняли нас с Мышеловом, как я догадываюсь, на собственные средства…

– Сиф – казначей Совета, – с выразительной гримаской заверила его Афрейт. – Она весьма ловко управляется с цифрами и расчетами – как и я, секретарь Совета, управляюсь с пером и словами.

– И тем не менее вы верите этому богу, – подчеркнул Фафхрд, – старому богу, который любит виселицы и как будто черпает силы, разглагольствуя о них. Что до меня, я весьма подозрительно отношусь к старикам и богам. Опыт учит меня, что все они развратны и алчны – и за свой долгий век пообвыкли жить во зле, строя хитроумные козни.

– Согласна, – сказала Афрейт. – И все-таки бог есть бог. Пусть его старое сердце томит низменная страсть, пусть его представления о смерти и судьбе безнравственны, он все-таки должен быть верен своему божественному предназначению, а это значит – слушать, что мы говорим, поддерживать нас, рассказывать честно, что происходит в далеких краях, и пророчествовать, хотя он может попытаться и запутать, если слушать его не очень внимательно.

– Что же, пожалуй, это согласуется с моим опытом по части богов, – признался Фафхрд. – Скажите мне, почему этот холм называется холмом Восьминогая Лошадь?

Афрейт, нисколько не удивившись неожиданному вопросу, ответила:

– Потому что требуется четыре человека, чтобы принести гроб или снять тело повешенного. Четыре человека – восемь ног. Могли бы и сами догадаться.

– А как зовут этого бога?

Афрейт сказала:

– Óдин.

И при звуке этого звонкого, как удар гонга, имени Фафхрд испытал странное чувство – словно еще чуть-чуть, и всплывет в памяти что-то из другой жизни. И еще оно чем-то напомнило ему о Карле Тройхерце, этом чудном иномирянине, который ворвался ненадолго верхом на двухглавом морском змее в жизнь Фафхрда и Мышелова, когда они ввязались в бурную и опасную войну с разумными крысами Нижнего Ланкмара, и о невнятице, которую тот нес. Одно короткое имя – но чувство было такое, словно рухнула стена между мирами.

Он смотрел все это время в широко открытые глаза Афрейт и заметил вдруг, что они скорее фиолетовые, чем голубые, какими казались при желтом свете факела в «Серебряном угре», – и удивился, как он вообще сумел разглядеть их цвет, если фиолетовые небеса давно покрылись ночною мглой, которую рассеивала сейчас только неспешно поднимавшаяся над восточным плоскогорьем луна.

За спиной Афрейт прозвучал голосок, тихий и спокойный, как сама эта ночь:

– Бог спит.

У входа в беседку виднелся стройный белый силуэт – там стояла одна из девочек, одетая в скромное, похожее на сорочку платьице, оставлявшее одно плечо открытым. Фафхрда удивило, что она не дрожит от ночного холода. Позади нее маячили смутные тени подруг.

– Он не причинил вам никаких хлопот, Мара? – спросила Афрейт.

И при звуке этого имени Фафхрд вновь испытал странное чувство.

– Не больше, чем всегда, – ответила девочка.

Афрейт сказала:

– Ладно, надевай башмаки и плащ – и вы тоже, Мэй и Гейл, – и ступайте за мной и этим чужеземным господином в Соленую Гавань, идите поодаль, чтобы не слышать разговора. Мэй, ты сможешь навестить бога на рассвете и принести ему молока?

– Смогу.

– Это ваши дети? – шепотом спросил Фафхрд.

Афрейт покачала головой.

– Кузины. А мы с вами тем временем, – сказала она тоже тихо, но деловито, – обсудим в деталях ваш неотложный поход с берсерками в Холодную Гавань.

Фафхрд чуть приподнял брови, но кивнул. Над головой прошелестел ветерок, и ему вспомнились вдруг давние их с Мышеловом возлюбленные, невидимые горные принцессы Хирриви и Кейайра, и брат их, воинственный принц Фарумфар.

Серый Мышелов убедился, что люди его накормлены и готовы отойти ко сну, и еще раз предупредил их по-отечески о необходимости вести себя в родном порту своих нанимателей прилично. Он обсудил вкратце с Урфом и Пшаури предстоявшие на завтра работы. Затем, окинув всех напоследок загадочным хмурым взглядом, набросил плащ на левое плечо и вышел в стылый вечер, направляясь к «Соленой селедке».

Хотя они с Фафхрдом неплохо выспались накануне на борту «Бродяги» (от предложенных коек на берегу они отказались, разместив там только матросов), день выдался столь долгим и хлопотным, что Мышелов должен был бы чувствовать сейчас усталость, однако, к своему удивлению, чувствовал даже некоторое воодушевление. Но вызвано оно