Небо цвета лазурита - Айгуль Грау

– Я не хочу тебя терять. – Но рука ее выскользнула на волю, как сдуваемый осенним ветром пожелтевший лист дерева. Она двинулась за группой и больше не поворачивалась.

***

Они шли целый день, остановившись прямо перед закатом. Ринчен отдал Харше палатку, которую дальше поручалось нести самой, а также тяжелое плотное одеяло, из-за чего его рюкзак сразу же сильно уменьшился, а её – увеличился раза в три. После чая с цампой на костре, что еле удалось развести из-за сильного ветра, они расположились в трех палатках. Гуру Чова не пожелал укрыться от стихии, оставшись сидеть на горном выступе. Харша подошла к Ринчену.

– А он не замерзнет? – Она оглядывалась на пустынный горный ландшафт утопающий в безбрежном океане темнеющего неба.

– Нет. – улыбался Ринчен. – Он владеет техникой внутреннего огня. Как без этого он смог бы прожить столько лет в пещерах? Ты что, думала, там есть чем топить? – Он засмеялся.

Харше не спалось, она, то и дело прислушиваясь к звукам с улицы, свернувшись кольцами на всю палатку. Но снаружи была тишина. Сонливость то и дело накатывала на нее, заставляя вновь и вновь переживать предыдущий день. Его рука, хватающая ее руку. Шепчущие губы. Странная у неё была реакция. Желание отстраниться. Маленький мальчик подбирает камушки у дороги. А где-то скитается Селдрион… Без надежды и денег. Непереносимое чувство одиночества. Ветер, завывающий снаружи. Она будто воочию видела свои мысли. Как йогин в серой накидке сидит на камне, гроза проливается на деревню внизу, а вокруг колючий пряный кустарник. Запах цампы. Монотонные напевы. Богиня с печатью запредельного на лице. Послезавтра. Жемчужины рассыпались на кровати. Аймшиг с кубком забирается на перила. Шагает в пропасть. Солдат растапливает камин. Прутья решетки. Там высоко птицы летят куда-то. Церин тоже птица. Он умеет летать. Дрема смешивалась с мыслями, рассуждениями, трансформируясь в нечто несуразное. Наконец, она уснула.

На следующий день все повторилось. А потом еще и еще. День за днем. Она не знала, куда они шли, да и не спрашивала, положившись на волю учителя. Благо, дни были спокойными, солнечными. Они переходили с перевала на перевал и дошли бы до цели гораздо быстрее, если бы не горы. Здесь лишь кажется, что место так близко, что ты можешь дойти до него за пол дня, ведь вот оно, рукой подать. Можно увидеть его, стоит лишь присмотреться. Но нет. Истина всегда в том, что придется идти не один день. А в их случае, она даже не видела места назначения. Даже не спрашивала куда они держат путь. Днем все вели себя как обычно. Харша и гуру Чова молчали, пожилые геше беспрестанно крутили барабанчик правой рукой и перебирали четки левой. Ринчен и его друг Габэ изредка перекидывались парой фраз, а ребенок, хоть он родился Тулку и был спокоен и смышлен не по годам, то и дело останавливался, удивляясь то какому-то камешку, то травинке, то заметив необычные скопления камней, бежал к ним сломя голову, почти расталкивая смеющихся монахов, то отставал от группы задумавшись на одном месте. Гуру Чова шел первым, Харша замыкала процессию. Они ели, как ей казалось, лишь заваренную чаем цампу, откалывая ложкой куски сливочного масла из пластиковой засаленной банки с давно истлевшей этикеткой арахисовой пасты. Иногда ребенок жаловался на то, что ему не хватает конфет. Но в этом молчаливом сопровождении и ему было неловко канючить, поэтому нытье быстро прекращалось. Запасы Харши быстро заканчивались, цампу она есть не могла, и начав было нервничать о грядущем голоде, решилась спросить.

– Учитель, а сколько нам еще идти?

– Куда? – Спросил он в ответ, с прищуром глядя в ее черные глаза.

– Не знаю… До ближайшей деревни, наверное. Мои запасы кончаются.

– Тебе надо пытаться есть цампу. По-другому долго здесь не протянешь.

– Я пробовала, но чувствую себя после нее плохо.

– Тогда постарайся не привязываться к чувству голода. Попробуй сделать как я говорил. Ты вообще должна думать об этом каждый день. Помнишь? О том, что вещи не обладают самобытием. Размышлять. Когда почувствуешь голод, то, где именно он находится? Попробуй найти это место. Где ты обычно чувствуешь голод?

– Здесь. – Харша немного не понимала его, но дотронулась рукой до живота.

– А где именно? Это желудок или кишечник или может язык? Может это твой язык сам по себе хочет есть?

– Скорее всего это желудок. – Отвечала нагини.

– А если это желудок, то какая его часть – верх, низ, может центр?

– Не знаю… я не знаю. Сложно сказать. Весь целиком, наверное.

– А когда ты хочешь есть, то, наверное, думаешь о еде?

– Несомненно.

– То есть представляешь, что ты будешь есть.

– Да, чаще всего так. Хотя иногда мне просто хочется, чтобы прекратилась боль голода.

– Но в тех случаях, когда ты представляешь еду, то, где она находится?

Монахи оставили свои дела и слушали их разговор.

– Она в моем воображении, я полагаю.

– Так может это твое воображение хочет есть? Ведь это оно подкидывает тебе идеи.

– Верно. Сначала вы сказали о желудке, но теперь я понимаю, что скорее всего это вторично.

– То есть воображение хочет есть, а не ты. Или желудок хочет есть, а не ты. Почему ты тогда говоришь, что голодна? Где ты, что хочет есть? Найди мне её.

– Что вы имеете в виду? – Харша смешалась. Ринчен улыбался со странным ехидством.

– Я говорю, найди мне того, кто хочет есть. Вот когда у тебя закончится еда, тебе будет удобнее сконцентрироваться на поисках. Когда желание будет приходить – отследи откуда оно приходит и куда уходит. Кто производит это желание. Где этот: «кто»? Как он выглядит, имеет ли он имя Харша, где он находится, какого он цвета и формы. Что он такое? Что есть ты? И что есть голод, который ты называешь своим?

И Харша честно пыталась найти ответ на его вопрос весь следующий день, но периодически накатываемое чувство голода, не только не помогало, как предположил лама Чова, а наоборот мешало концентрации. Вместе с ним всегда приходили его верные спутники – раздражение и усталость. Поэтому нагини, измотанная долгой однообразной дорогой и голодом, покорно брела за командой, и даже маленький Тулку устал и больше не развлекался киданием камешков в горные расщелины. Наконец, он уселся прямо на камни и начал жаловаться.

– Лама, вы говорите – найди мне того, кто хочет кушать. Я вот не могу найти его. Куда бы я не смотрел – его там нет. Вверх, вниз, снаружи, внутри. Нигде нет. И нет у него ни цвета, ни формы, ни имени, ни запаха, но все же он хочет конфету. Можно мне конфету? – Лама Чова остановился и подошел, радостно похлопав мальчика по лысой голове, каким-то теплым отеческим жестом.

– Потерпи еще денек. Уже почти пришли.

***

Вечерело. Они только что отошли от реки, где Харша впервые за эти дни смогла вдоволь напиться и умыть лицо и руки (она все же стеснялась принимать свой облик в компании этих людей, хоть и знала, что они все её уже видели), как сзади послышался стук лошадиных копыт. Приближался всадник на низенькой увешанной разноцветными кисточками украшений, лошадке. Поравнявшись с ними, он ловко соскочил с лошади и крикнул, от души поклонившись: