Аркан - Татьяна Русуберг

Представив себе, что стена — это просто иллюзия, дым, он повернулся спиной к преследователям и взял разбег. На всякий случай зажмурился: как-то не хотелось с открытыми глазами треснуться со всей дури о каменную преграду. Сзади взвыли — то ли испуганно, то ли разочарованно. Ногам стало теплее — снег кончился. Кай обернулся через плечо. Стена все еще была там, где ей и полагалось, только сам он находился теперь по другую сторону. Камни каким-то образом обрели прозрачность, и беглец видел загонщиков из трактира. Разинув рты, они пялились на одинокую цепочку следов в снегу, внезапно обрывающуюся у непреодолимой преграды. Вид у ребят был такой потешный, что Кай не выдержал и заржал во все горло. Наверное, на той стороне смех услышали. Побросав кто что держал в руках, смельчаки, толкаясь, бросились туда, откуда примчались. Все еще посмеиваясь, Аджакти отвернулся от зимней улицы и потрясенно замер.

Он оказался в просторной зале с высоким сводчатым потолком. По стенам тянулись заставленные книгами стеллажи, повсюду стояли столы и пульты с пергаментами и фолиантами, перьями, кистями и баночками с красками. За огромными окнами вечерело, и заполненный тенями и непривычными терпкими запахами зал был почти пуст. Только у двух пультов, на которые еще падал свет, работали юноши в длинных черных балахонах. Точнее, работали они только до тех пор, пока не услышали дикий гогот Кая. Теперь парнишки застыли, уставившись на вышедшего прямо из стены пришельца круглыми глазами, голубыми у одного и карими у другого.

«Только бы не заголосили», — мелькнуло в мозгу Аджакти. Судя по количеству столов и размерам помещения, у балахонов были товарищи. Он приложил палец к губам и выразительно глянул сначала на одного перепуганного парня, потом на другого. Голубоглазый кивнул, шумно сглотнув.

— Где тут выход? — осведомился Кай как можно более спокойным тоном.

Кареглазый тип постарше трясущейся рукой указал на противоположный конец зала.

— Спасибо, — как говорил Ментор Рыц, вежливость ничего не стоит, но дорого ценится.

Широким шагом Аджакти пересек помещение. Когда он проходил мимо балахонов, те, как по команде, укрылись за пультами. Кареглазый проводил его диким взглядом, бормоча себе под нос и творя знаки Света один за другим. «Наверное, тоже думает, что оборотень. А вот и дверь». Кай положил ладонь на ручку в форме розового бутона, потянул тяжелую створку на себя и шагнул в темный коридор.

Падение было таким стремительным, что он совершенно потерял ориентацию. Аджакти рухнул на плиту спиной, плашмя. Боль пронзила затылок и позвоночник, но тут же исчезла. Он лежал, распростертый во мраке, не в силах двинуться, понимая, что, скорее всего, сломал спину. До него доносился близкий плеск воды — уже знакомый всхлипывающий звук, повторенный эхом. Окружающая тьма чуть светлела вверху, над головой, и это светлое пятно то и дело пересекала тень: вправо-влево, вправо-влево. Черное крыло все так же разбивало мрак, но, парализованный, Кай не чувствовал больше дуновений воздуха. Не в силах закрыть глаза, отвернуться или мигнуть, он смотрел, как крыло опускалось все ниже и ниже, пока острый, как лезвие, край не отразил лунный свет. В тот момент, когда маятник взрезал его беззащитное горло, Кай успел подумать:

«Какая ирония! Меня убило время».

Даже во сне Найду не могло привидеться, что он окажется в личных покоях настоятеля, да еще по такому поводу! Однако явление призрака в скриптории было, очевидно, делом незаурядным даже для такого знаменитого чудесами монастыря, как Обитель Милосердия. И вот теперь приходилось очевидцам отдуваться, излагая преподобному Феофану подробности происшедшего. Точнее, излагал пока, в основном, Бруно, рисовальщик и ученик брата Макария, причем не скупясь на колоритные детали:

— Вот стою я, отче, погруженный в богоугодный труд, кольчугу воинскую выписываю, а тут, — Бруно схватился за сердце одной рукой, а другой взъерошил каштановые кудри, — оно как захохочет замогильным голосом! — Парень закрыл глаза, будто был не в силах выдержать наплыва ужасных воспоминаний. — Вся кровь застыла у меня в жилах, но я призвал Свет и, укрепившись в силах, обернулся на звук, дабы узреть… дабы узреть…

Настоятель вздохнул, плеснул в кружку квасу и протянул ее впавшему в ступор послушнику:

— Глотни, сын мой. Постарайся успокоиться и рассказывай по порядку.

Бруно жадно припал к кружке:

— Благодарствую, отче.

Утерев губы рукавом, он с новыми силами принялся за повествование:

— Значится, вижу я, как оно, из сплошной стены вышедши, поворачивается и прет прямо на нас, грешных. Пола не касается, а как бы плывет по воздуху, и стеллажи книжные через него просвечиваются.

Тут Найд уже не выдержал и довольно нетактично хмыкнул. Бруно тут же крутанулся на месте и уставился на него, недобро прищурившись:

— А ты чего блеешь? Тебе вообще сера глаза разъела.

— Может, и разъела, — огрызнулся Найд, которому уже порядком надоели подначки рисовальщика, считавшего изготовление красок занятием чуть более благородным, чем травля грызунов в библиотеке, — но они хотя бы открыты были, пока ты со страху жмурился.

— Это кто жмурился? — взвился Бруно, бархатный голос сорвался на дискант. — Да я его, вот как тебя сейчас, перед собой видел! Глазищи — во! Черные, и огонь неземной в них пылает. Волосья — белые, как снег, так и висят до полу! На лапах когти — во! Острые, как ножи. И эти, как его…

— Зубы, — подсказал, усмехнувшись, Найд, но рисовальщик не уловил иронии.

— Да, и зубы, нет… Клычищи! Как у матерого волка. А голосом молвит человечьим: где, говорит, тут дверь в преисподнюю? Укажи, говорит, пся кревь, а то вырву тебе твое смертное сердце.

— Ага, и на обед его скушаю, — снова не выдержал Анафаэль.

Бруно послал ему убийственный взгляд, тонкие ноздри рисовальщика раздувались:

— Попридержи язык, говорю, ты, ляпис лазурный! Если бы я это исчадие тьмы из скриптория не выпроводил…

— То оно бы нас, несомненно, слопало! — Найд скрестил руки на груди. — Не расскажешь ли поподробнее, каким же образом ты избавил обитель от напасти? А то единственное, что я припоминаю, — как ты геройски за конторкой прятался.

Рисовальщик задохнулся от наглости подмастерья, обычно молча растиравшего для него краски. Он уже раскрыл рот, чтобы окончательно поставить нахала на место, но его пыл охладил ледяной голос настоятеля:

— Довольно! — Слезящиеся старческие глаза преподобного остановились на Анафаэле: — Я вижу, сын мой, тебе не терпится изложить собственную версию событий. Прошу!

«Ну вот, назвался груздем…» Найд вздохнул и, стараясь не обращать внимания на пускавшего дым из ноздрей Бруно, собрался с мыслями:

— По-моему, призрак — это не призрак. То есть я, конечно, никогда раньше привидений не видел, но… Ну не был этот тип прозрачным. И по воздуху не парил. Шел он как мы с вами ходим, причем босиком.