Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

Лоретта обнимала мать, сама готовая заплакать.

Повар вышел в зал. Возле дверей кухни стоял Дэнни.

— Пап, учти: они не знают фамилии Эйнджел, — шепнул писатель.

— Спасибо хотя бы на этом.

— Мэй, и это у них называется легкой хромотой? — громко спросила подругу Крошка.

— Здравствуйте, леди, — официально приветствовал старух повар, остановившись на почтительном расстоянии от их столика.

— А по-моему, хромота стала еще сильнее, — сказала Мэй.

— Издалека путь держите? — спросил их повар.

— Ты сначала скажи, Стряпун, зачем поменял свое имя? — поинтересовалась Крошка.

— Тони выговорить легче, чем Доминик. Кстати, тоже итальянское имя, — ответил повар.

— Ты жутко выглядишь, Стряпун. Бледный, будто в муке извалялся, — без обиняков заявила ему Мэй.

— Если вы не забыли, кухня — не то место, где полно солнца.

— У тебя такой вид, будто ты под камнем прятался, — высказала свои наблюдения Крошка.

— И чего это вы с Дэнни так нас испугались? — удивилась Мэй.

— Они не испугались. Мы же не из их компании. Дэнни еще мальчишкой принца из себя корчил, — напомнила подруге Крошка.

— И где вы теперь живете? — спросил у них повар.

Он надеялся, что эти старые задницы обосновались где-нибудь поблизости: в Вермонте или в штате Нью-Йорк. Но по их виду, а особенно по манере говорить он понял: Крошка и Мэй по-прежнему жили в округе Коос.

— В Милане, — ответила Мэй. — Иногда видим твоего дружка Кетчума.

— Хоть бы поздоровался. Проходит мимо, будто и не узнал, — обиженно сказала Крошка. — Вы втроем носы задирали. Нет, вчетвером. Индианка тоже была хороша!

— Однако… — Голос повара прервался. — У меня полно дел на кухне.

— Помню, как ты хотел положить меду в тесто для пиццы. Я тебе мед достала, а ты раздумал. А теперь вспомнил и кладешь? — усмехнулась Мэй.

— Да, — сухо ответил повар.

— Пойду-ка я на их кухню и сама посмотрю, — вдруг сказала Крошка. — Не верю я ни папочке, ни сынку. Врут поди. А эта девка Джейн прячется на кухне. Ей же было не отлепиться от Стряпуна!

Повар и Дэнни не тронулись с места, чтобы помешать Крошке осуществить свой замысел. Мэй молча ждала возвращения подруги.

— Там у них две официантки. Обе плачут. Второй повар, молодой. Еще пара сорванцов: один вроде со столов убирает, другой посуду полощет. Индианки нет. Может, и впрямь померла, — отчиталась вернувшаяся Крошка.

— Ну и видок у тебя, Стряпун, — не могла успокоиться Мэй. — Ты как будто сунул свой конец не в ту дырку. Вы оба хороши. У тебя-то хоть жена есть? Дети? — спросила она Дэнни.

— Ни жены, ни детей, — все так же торопливо ответил ей Дэнни.

— Врет, — поморщилась Крошка. — Не верю ни одному его слову.

— А ты сейчас будешь нам заливать, что никого не окучиваешь? — спросила у повара Мэй.

Повар молча глядел на сына. Мысли обоих бешено неслись. Отец и сын находились уже далеко от «Авеллино». Сколько времени у них есть на сборы и отъезд отсюда? Куда бежать теперь? Сколько дней пройдет, прежде чем эти старые задницы где-нибудь пересекутся с Карлом, и что они расскажут Ковбою об этой встрече? (Карл жил в Берлине, Кетчум — в Эрроле. Милан находился посередине.)

— Ты лучше меня спроси, — предложила подруге Крошка. — Я сразу поняла: Стряпун трахается с официанткой. Той, что постарше. Она ревет, как на похоронах.

Повар повернулся, собираясь уйти на кухню.

— Дэниел, скажи им, что все угощение — за счет ресторана. Пиццы, десерт. Словом, все.

— Можешь не повторять, Дэнни. Мы слышали, — сказала Мэй.

— Это ты так встречаешь старых знакомых? — крикнула вслед удаляющемуся повару Крошка. — Не присел за столик, не расспросил, как живем. Даже не сказал, что рад нас видеть.

— Он нам всю радость показал. По самую задницу, — подхватила Мэй.

— Не нужны нам твои подачки, Стряпун! — крикнула Крошка.

Она было направилась в кухню, но остановилась.

Мэй достала бумажник и швырнула деньги на столик Дэнни. Денег было больше, чем стоило угощение.

— Вот, смотри! Платим за все. И за несъеденный пирог, и за коктейль. Мы к нему не притронулись.

Ее взгляд упал на блокнот Дэнни.

— Что это ты там корябаешь? Папочкины доходы подсчитываешь? Бухгалтером у него заделался?

— Да, — ответил Дэнни.

— Идите вы во все дырки со своим папочкой! — бросила ему Крошка.

— Стряпун хромал, а нос тянул вверх. Как же, он лучше всех нас! И сынок в него пошел. Они же самые умные! — завелась Мэй.

Дэнни хотелось, чтобы толстухи поскорее убрались из ресторана. Тогда хоть можно будет прикинуть, сколько у них с отцом времени: достаточно или совсем мало. И начать что-то делать: прежде всего — позвонить Кетчуму.

Но в зале помимо разъяренных Крошки и Мэй и растерянного Дэнни оставались посетители. За сдвинутыми столиками сидели восемь человек, у которых, скорее всего, еще не приняли заказ. Три супружеские пары успели заказать блюда, но не знали, когда их принесут и принесут ли вообще. Внимание всех было приковано к пожилым сварливым теткам. Дэнни вдруг показалось, что Крошка и Мэй никогда не уйдут из ресторана, а станут призраками «Авеллино».

На прощание они погрозили Дэнни пальцем и ушли, шумно хлопнув дверью. Похоже, от потрясения Крошка и Мэй забыли, где оставили машину. Некоторое время они стояли на тротуаре, затем все-таки побрели мимо «Лэтчиса» к супермаркету.

Когда бывшие жительницы Извилистого удалились, Дэнни обратился к посетителям:

— Я приношу вам свои извинения за этот инцидент и за то, что вам пришлось ждать. Я сейчас потороплю персонал, и вас обслужат.

Еще не докончив эту официально-вежливую фразу, Дэнни понял, что выдает желаемое за действительное. Неизвестно, когда заплаканные Селест и Лоретта смогут вернуться к работе (если вообще смогут).

Кухня находилась в плачевном состоянии, и это был тот случай, когда иносказательное выражение превратилось в буквальное. Плакали все, даже уборщик столов и мойщик посуды. Селест распласталась на полу, а Лоретта стояла возле нее на коленях.

— Перестань на меня кричать! — орал в телефонную трубку повар. — Знал бы, что ты начнешь мне морали читать, не звонил бы тебе!

(Дэнни понял, что отец разговаривает с Кетчумом.)

— Грег, посетителям нет дела до наших бед, — обратился к молодому повару Дэнни. — В зале — четырнадцать человек. Скажи, что им передать, и я передам.

Слезы молодого повара капали в кастрюлю с винным соусом и на блюдо с накрошенным розмарином.