Тигрица - Дженнифер Блейк

Что ж, какой бы невероятной и пугающей ни была правда, узнав ее, Джессика испытала огромное облегчение. Она буквально физически ощущала, как тает, превращаясь в воду, холодная глыба льда, которая камнем лежала у нее на сердце. Теперь она знала, что никакой ее вины в том, что дед выгнал Ника из дома, не было и нет, и непонятный и жестокий поступок Клода Фрейзера перестал отягощать ее совесть.

Одновременно Джессика не могла не признать, что у ее деда были достаточно веские основания считать всех женщин клана слабовольными и распущенными. Сначала Клода Фрейзера обманула собственная жена, прижив ребенка от его же племянника. Потом его дочь, разочарованная своим первым неудачным браком, пошла по рукам, меняя любовников и мужей, да так и не смогла остановиться, ибо любовь и понимание, которые она искала, всегда оставались где-то за пределами досягаемости. Очевидно, этих двух примеров Клоду Фрейзеру было вполне достаточно, чтобы заподозрить наследственную слабость, передающуюся по женской линии из поколения в поколение.

Вместе с тем, будучи человеком самодостаточным, не склонным к самокопанию, Клод Фрейзер не мог и не хотел замечать свои собственные ошибки и слабости. Джессика всерьез подозревала, что с точки зрения деда избранной им женщине должно было быть достаточно двух вещей: его любви и сознания того, что он ее любит. Увы, при его загруженности делами он мог уделить своим женщинам лишь малую толику своего времени и внимания. И именно поэтому ни Мими Тесс, ни Мадлен не могли быть уверены в том, что они что-то для него значили. Правда, богатство, которое дед создавал своим трудом, гарантировало им обеспеченное существование, однако они, по-видимому, так и не смогли воспринять эти деньги в качестве символа его любви. Поняв это, Клод Фрейзер почувствовал себя отвергнутым и, оскорбленный в лучших чувствах, ответил тем же.

Джессика способна была охватить всю картину благодаря тому, что упомянутые события разворачивались на ее глазах на протяжении многих лет. Она понимала, что происходит, благодаря тому, что сама отчаянно нуждалась в любви, и ни деньги, ни престижная работа, ни корпоративные интересы не могли заполнить зияющую в ее душе пустоту. Даже ее собственный брак, основанный на физическом влечении и — в гораздо большей степени — на все тех же меркантильных интересах, не мог дать ей того, чего Джессике так не хватало. Кроме того, к этому браку ее принудили обманом — теперь она знала это твердо.

Мими Тесс пошевелилась рядом с ней и, вытянув вперед тонкие дрожащие пальцы, коснулась ими лица Ника. Словно слепая, она медленно проводила рукой вдоль его губ, скул, твердого и решительного подбородка, и черты лица Ника чуть дрогнули, выражая одновременно и радость, и боль.

— Сынок… — прошептали бескровные губы Мими Тесс. — Где ты был, сынок?

— Неважно, — ответил Ник и, перехватив ее руку, поцеловал сухую прохладную ладонь матери. — Важно, что теперь я с тобой, и мы всегда будем вместе.

— Они отняли тебя у меня. Они сказали, что ты умер. Я так скучала по тебе, милый. Но я знаю, что не сделала ничего плохого, знаю…

Она с мольбой поглядела ему прямо в глаза, и ничем не сдерживаемые слезы снова покатились по ее лицу, по шее и закапали на лиф платья.

На скулах у Ника заиграли желваки, но он не отвел взгляда. Хрипло, но твердо он сказал:

— Конечно, нет, мама. Я знаю.

А Джессика, которая молча наблюдала за этой сценой, вдруг почувствовала в горле комок. Какие же страшные вещи люди могут делать друг с другом во имя любви. Когда после побега жены Клод Фрейзер привез ее обратно в Луизиану, Мими Тесс была в коме. Она пролежала в больнице несколько месяцев и перенесла несколько сложных операций, призванных ослабить давление на мозг, явившееся следствием тяжелой травмы головы… Так, во всяком случае, гласила семейная легенда. Должно быть, именно в этот период она и родила сына, Ника, которого Клод Фрейзер сразу забрал у нее. Но было ли это сделано потому, что Мими Тесс уже не могла заботиться ни о себе, ни о ребенке, или это было наказанием?

Джессика подумала, что ответа на этот вопрос она уже никогда не узнает, да и зачем теперь нужны все эти ответы!..

— Какой ты красивый, сынок, — шептала Мими Тесс, ласково ероша светлые волосы Ника. — Ты так похож на моего Клода. Правда, я так и не сказала ему о тебе, и это, наверное, тоже было не правильно. Но я была так сердита на него за то, что он наговорил мне всяких вещей. Он не имел никакого права говорить мне такое.

— Кому ты не сказала о Нике, бабушка? Луису или… дедушке? — в смущении спросила Джессика и наклонилась вперед, чтобы видеть глаза Мими Тесс. — О ком ты говоришь?

Мими Тесс слегка повернула голову, и ее ищущий взгляд скользнул по лицу внучки.

— Луис был мне другом. Он смешил меня… и мы вместе смеялись. Разве это так плохо?

Неужели Мими Тесс хотела сказать, что она и Луис никогда не были любовниками? И что Ник был родным сыном старого Клода Фрейзера? Что ж, в этом не было ничего невероятного. Согласно той же легенде, которую Джессика не раз слышала на протяжении своей жизни, Клод Фрейзер, отправившись в погоню за своей беглянкой-женой и ее предполагаемым любовником, настиг их через неделю с небольшим. Должно быть, он знал почти наверняка — впрочем, и простого подозрения ему было достаточно, — что ребенок Мими Тесс — его собственный. Вот почему он усыновил Ника и дал ему свою фамилию, хотя для остальных обстоятельства его рождения оставались тайной за семью печатями. Но как же Клод Фрейзер мог так обойтись с родным сыном? В этом случае доля в «Голубой Чайке» могла достаться Нику как в качестве компенсации за старое зло, так и по праву рождения.

Но что способно компенсировать Мими Тесс годы унижений и позора, которые она прожила с клеймом отвергнутой за неверность жены? Что способно вознаградить ее за годы неполноценного, полурастительного существования?

— Нет, — мягко ответила Джессика. — В этом нет ничего плохого.

— Все равно, Клод должен был знать. Я должна была сказать ему. Но зачем он так говорил со мной? — Мими Тесс вздохнула, и в этом вздохе прозвучали горечь давних обид и невысказанных сожалений. — Как все это печально. А все его бешеный нрав… да и мой тоже.

Ее выцветшие глаза снова затуманились, вернувшись к лицу Ника.

— Старческие бредни, — вполголоса прошипела Зоя.

— Оставь свое мнение при себе, — осадила ее Арлетта, сопроводив свои слова решительным жестом. — Мама просто устала — ведь ей пришлось столько времени хранить в себе эту тайну. — Она посмотрела на мать и снова отвернулась в смущении, вызванном скорее таким неожиданно прилюдным проявлением любви и привязанности, чем слабостью Мими Тесс. Ее взгляд остановился на Мадлен и внезапно стал пронзительным и острым. Издав яростное восклицание, она, быстро наклонившись вперед и схватив молодую женщину за руку, поднесла ее к свету.

— Я так и думала! Это кольцо принадлежало моей матери. Отец не дарил его тебе — не мог подарить! Ты сама взяла его. Значит, ты уже залезла в его сейф?