Тигрица - Дженнифер Блейк

С этими словами она поглядела на Джессику, и в ее глазах вспыхнуло злобное удовлетворение.

— Могу себе представить, что скажет по этому поводу Арлетта! — добавила Зоя и громко фыркнула.

Джессика внутренне содрогнулась. Разумеется, она понимала, что именно Арлетта потеряет больше всех, если у Клода Фрейзера появится еще один наследник. С другой стороны, было что-то нелепое и смешное в том, что у ее пятидесятилетней матери появится крошечный сводный братишка, который будет приходиться ей, Джессике, дядей. Впрочем, мысль эта развлекала ее не больше секунды.

Между тем Зоя, заприметив внизу прошедшего в дом семейного адвоката, поспешно бросилась в погоню. Джессика проводила взглядом ее коренастую, неуклюжую фигуру и нахмурилась. Кейл и Мадлен вместе в саду — эта картина не шла у нее из головы.

Покосившись на застывшее лицо кузена, Джессика сказала:

— Как мило, что ты вступился за Мадлен.

— Ей и так несладко приходится, — отозвался Кейл мрачно и, отойдя от перил, оперся плечом о стену дома. — Кроме того, в ней нет ничего… такого. Ты же знаешь, что она росла в бедной семье; ее отец получал пособие по инвалидности, а мать всю жизнь проработала косметичкой в салоне красоты. Я, во всяком случае, не могу обвинять Мад в том, что она вышла замуж за богатого человека, когда представилась такая возможность. И, каковы бы ни были условия сделки между Мадлен и дядей Клодом, я считаю, что свою часть договора она выполнила до конца.

— Несколько недель назад Мадлен обронила, что дед пишет новое завещание. Ты не в курсе, что могло измениться? Кейл покачал головой.

— Наверное, где-нибудь в доме хранится черновик его последней воли, надо только знать, где искать. Но на твоем месте я бы не стал волноваться. Мне кажется, все изменения связаны с тем, что он захотел оставить кое-что и Мадлен. Все остальное должно остаться как было.

Скорее всего Кейл прав, подумала Джессика. Впрочем, в свое время она это узнает.

— Удивительно, — снова подал голос Кейл, — что твой Кастеляр по-прежнему здесь. Я-то думал, что он оставит тебя с нами, а сам вернется к делам. Похоже, он всерьез воспринял свои обязанности мужа и зятя.

Джессика издала невнятный звук, который при желании можно было истолковать как согласие, и огляделась по сторонам. Рафаэля она увидела внизу, во внутреннем дворе — он как раз беседовал о чем-то с местным священником.

— Может быть, он хочет поскорее закончить с «Голубой Чайкой», чтобы спокойно отчалить к себе в Бразилию и больше к этому не возвращаться? — поинтересовался Кейл.

— Понятия не имею. Он ничего мне не говорил.

В голосе Джессики прозвучали горькие нотки, но сдержать себя она не могла. Строго говоря, в последние несколько часов она почти не разговаривала с Рафаэлем. Ей нужно было так много сделать — позвонить друзьям и родственникам, заказать гроб, выбрать для деда костюм и галстук, указать могильщикам место на семейном кладбище и позаботиться еще о множестве других важных мелочей. Джессика знала, что рано или поздно объяснения с человеком, который стал ее мужем, ей не избежать, но боль и обида от его предательства были еще слишком сильны, чтобы она могла спокойно думать о том, что она ему скажет.

Кейл сделал вид, будто пропустил ответ Джессики мимо ушей, но в его глазах промелькнуло удивление.

— Я просто хотел раз и навсегда выяснить у него свое нынешнее положение, — сказал он. — Если Кастеляр не нуждается в моих услугах, пусть так сразу и скажет. Это меня не убьет. Честно говоря, я уже давно подумываю о том, чтобы открыть свое дело — маленькую фирмочку, которая бы занималась туристскими круизами вдоль побережья.

— О, Кейл! Что ты такое говоришь? Кейл натянуто улыбнулся Джессике.

— Да, конечно, я тоже буду скучать по тебе, сестренка, но «Голубая Чайка» значит для меня гораздо меньше, чем для тебя. Я не собираюсь посвятить ей всю свою жизнь, коль скоро у меня есть и другие возможности.

Слова Кейла то и дело вспоминались Джессике на протяжении всего дня, и каждый раз она с грустью думала о том, что стоило деду умереть, как все начало стремительно и неудержимо меняться. А это, в свою очередь, только усиливало ее собственные боль и неуверенность.

К счастью, ей некогда было сосредоточиться на своих переживаниях. Похороны и все с ними связанное отвлекали Джессику, не оставляя ей ни одной свободной минуты. Искреннее участие друзей и соседей, их соболезнования, проникновенные слова скорби, дружеские объятия и воспоминания о Клоде Фрейзере, его благородстве и щедрости, растрогали Джессику до слез, так что под конец она уже не рисковала отходить слишком далеко от комода, в ящике которого лежали свежие носовые платки. Несколько раз она с неудовольствием ловила себя на том, что слишком часто оглядывается, ища глазами Рафаэля. Как бы там ни было, сознание того, что он где-то рядом, и его молчаливое одобрение дарили Джессике новую уверенность в себе, поддерживая ее в самые трудные минуты. Несколько раз, перехватив ее взгляд, Рафаэль сам подходил к ней с советом или помогал выпутаться из объятий какой-нибудь дальней родственницы или знакомой, которая уже приготовилась проплакать на груди у Джессики весь остаток дня. Она была благодарна ему за то, что он ничего от нее не требовал и не давил на нее, но вместе с тем Джессика знала, что вечно это продолжаться не может. Многое, еще очень многое должно было измениться после похорон.

Во время заупокойной мессы, которую служили в маленькой часовне при кладбище, Мими Тесс все-таки разрыдалась. Это было душераздирающее зрелище, и Джессика едва сдержалась, чтобы не заплакать самой. Слезы — быстрые и блестящие, как капельки ртути, — катились по пергаментному лицу Мими Тесс, а узкие костлявые плечи вздрагивали от безутешных рыданий. Ее горе казалось Джессике тем более трагическим, что она хорошо знала, сколько лет — бесконечно долгих лет, вместивших в себя уязвленную гордость, измену, обиды, гнев, сомнения, страхи, безумие и отчужденность, — словно каменная стена или неодолимая пропасть разделили ее бабушку и Клода Фрейзера, этих двух людей, когда-то любивших друг друга.

Хрупкая фигура Мими Тесс вдруг расплылась перед глазами Джессики, и она поняла, что тоже плачет.

И вот все осталось позади. Была прочитана последняя молитва, произнесены последние прощальные слова, а на крышку гроба легли последние цветы. Потом гроб вынесли из часовни и опустили в могилу, и родственники, бросив в отверстую яму по горсти земли, вернулись в усадьбу, предоставив служащим похоронного бюро заканчивать свою работу.

Еще через несколько часов была налита и выпита последняя чашка кофе, съеден последний кусок пирога, и последний из дальних родственников, распрощавшись, отбыл восвояси. В «Мимозе» остались только члены семьи, большинство из которых собиралось провести здесь ночь, ибо возвращаться в Новый Орлеан и Лафайетт было слишком поздно.

Острое желание сбежать от всех сочувствующих и сокрушавшихся выгнало Джессику из дома. На сад уже опустились безмолвные фиолетовые сумерки, но темнота не была ей помехой, ибо Джессика знала здесь каждый камень и каждое дерево. Пройдя старый сад насквозь, она свернула на тропинку, которая вела к кладбищу. На кладбище было уже безлюдно, и свежий могильный холм был заботливо обложен свежим дерном и завален цветами.