Саги огненных птиц - Анна Ёрм

– Я не звал тебя, – сердито ответил он.

– Ты всегда зовёшь меня.

Ситрик отшатнулся, чуть не свалившись в красную солёную воду.

– Всегда думаешь обо мне, – прошептала Ингрид. – Знаешь, ты и правда стал увереннее баять… Я внимательно слушала. Рада, что ты запомнил каждое слово из сказа о Зелёном покрове…

Ингрид бросила на него пронзительный взгляд и тут же скрылась в густой крови. Исчезла.

Ситрик опустил руку, пытаясь нашарить её под водой, и вскоре под ладонь попало чьё-то плечо. Он потянул за него и вытащил на поверхность Хельгу. Она была без сознания, и Ситрик подхватил её, пачкаясь кровью с ног до головы.

– Это никса?! – встревоженно крикнул один из братьев.

– Нет, это Хельга. Никса… ушла, – ответил Ситрик. – Помогите вытащить её!

Мужчины подхватили Хельгу и вскоре положили на берег, перевернув лицом вниз. Нагота её была скрыта под солёной краской крови, что стекала с её кожи и волос густыми потоками. Распущенные волосы были похожи на комки водорослей, что выплёвывало после шторма море. Она казалась мёртвой. Ситрик смотрел на Хельгу, плотно сжав зубы. Тело его было напряжено, точно готовое к бою.

Оден ударил дочь по спине, и она закашлялась, выплёвывая кровь. Ситрик всматривался в её лицо, пытаясь усмотреть черты той, кто явилась из озера, похожего на великанье чрево, точно владычица усопших. Однако Хельга оставалась собой.

– Доченька! Живая! – Лицо Одена скривилось в попытке сдержать слёзы. Он обнял Хельгу, принялся раскачиваться из стороны в сторону. Братья обступили их со всех сторон.

– Скорее, идём отсюда, – проговорил Ситрик. – Никса сказала, что Гисмунда утянуло течением в расщелину на дне.

– А Ида? Где моя Ида?! – хрипло воскликнул Оден.

– Идите уже! Я приведу её.

С рассветом вода в озере снова стала прозрачной, тёплой, с приятным солёным и сладким привкусом. Исчезла кровь и на земле – ушла в песок и гальку, растаяла на травинках и камнях, обратившись чистой росой.

Ситрик всю ночь искал Иголку в лесу и вокруг берега, но та точно сквозь землю провалилась, и тогда он вернулся к озеру. Сел у камня, за которым они вместе прятались, и стал дожидаться. Сейчас, когда всё стало слишком спокойно и умиротворённо, он увидел брошенную на берегу одежду. Она принадлежала Гисмунду и Хельге. Ситрик отвёл от неё взгляд.

Он опустил голову в ладони. Тело нестерпимо хотело спать, но бесплотные, прозрачные мысли не разрешали ему уйти на покой. Он думал об Иголке и надеялся, что она вернётся. Знал наверняка, что Холь выследил девицу и не дал в обиду. Он приведёт её.

Ида и правда вскоре нашла Ситрика одного на берегу, и на плече её сидел Холь. Солнце ещё не взошло, но уже было светло и пронзительно небо, освещавшее лес и жуткое озеро. Холь поднялся на крыло, решив оставить их вдвоём, а сам полетел в сторону лагеря.

Ситрик сидел на прежнем месте. Вся одежда его по-прежнему была в бурых засохших разводах. Иголка нерешительно потопталась рядом, и он, обернувшись на звук, заметил её. Глаза опухли от слёз, нос не дышал; всю её трясло, как в горячке. Они долго смотрели друг на друга, пока Иголка снова не начала содрогаться от пустых и бесслёзных рыданий. Она присела рядом, и Ситрик неловко приобнял её. Тогда Иголка опустила голову на его плечо и прижалась к нему, как трава при сильном ветре жмётся к верной земле.

Солнце поднималось над остывшими полями и лесами, искрясь в ледяной росе. Ситрик чувствовал, как Ида замерзает на его плече, но ничего не мог поделать. Подниматься не хотелось – разрушишь тонкую грань, сломаешь. Да и попросту идти с непривычки будет холоднее, чем сидеть на мху.

Так они и сидели вместе, пока отец не окликнул Иголку.

Ситрика никто не позвал, но Ида взяла его за тонкое запястье и повела за собой.

Всё это время они молчали.

Шли они безмолвно, и только рассекали воду вёсла. Ветра не было. Он умолк, оставшись где-то позади. Завяз в тумане, что вечно клубился над озером.

Вещи были отстираны в речной воде, но жёлтые пятна остались на светлых одеждах, точно вечное напоминание о страшной ночи.

Ида и Хельга уснули в обнимку, поджав ноги к груди и накрывшись тёплым шерстяным одеялом по самую макушку. Мать их всхлипывала, но большего не позволяла себе. Оден и его сыновья молча таращились в пространство. Ситрик грёб вместе со всеми слаженно, сильно. Всю мочь он тратил на это, чтобы ни о чём больше не думать. Лишь о мерном счёте, бьющем в голове вместе с ударами вёсел о воду.

Он чувствовал страх, сковавший каждого, кто был с ним в ладье. И, ах, если бы они боялись смерти Гисмунда или того, что произошло с Хельгой… Нет. Они боялись его, ведь он, мальчишка, что нёс на плече странную белую птицу, говорил с никсой, как с равной, и понимал всё, что срывалось с её рта.

– Ты теперь один из нас, – одними губами проговорил он, вспоминая слова Холя. – Ты теперь с ветте.

Солнце, что поднялось над миром, пыталось согреть своими тощими лучами спины гребцов, но сил у него уже не хватало. Да только это было и ни к чему – держись за весло и согреешься. Да так, что успевай утирать пот со лба. Дорога ладей и лодок противилась их движению, будто оттягивала встречу семейства с Оствиком.

Против воли Ситрик мысленно снова и снова обращался к Ингрид, и имя это гудело в его голове вместе со счётом. Она вытеснила всё прочее, и губы её, глаза, как у голодного зверя, да чёрные распущенные волосы стояли перед взором. И в самом деле он всюду звал её за собой…

Да даже если бы не звал, то она бы его просто так уже не отпустила бы.

Что делала она с ним? Почему заставляла думать о себе?.. Но что делала с другими? Там, где появлялась она, всюду были страх и горе. Почему в прошлую их встречу в хлеву Бирны она была так спокойна и мягка, а теперь так жестока?

«Не думай, – говорил себе Ситрик. – Просто не думай о ней. Прекрати! Перестань! Не зови её!»

К