Седьмая жертва - Алан Джекобсон

Карен, до того сидевшая положив ногу на ногу, выпрямилась и подалась вперед. Упершись локтями в колени, она поднесла руки ко рту, надеясь услышать, как в последний миг чудовище, пристегнутое ремнями к каталке, все-таки произнесет имя, ради которого она сюда приехала.

Шланги капельниц скрывались в стене, уходя через проем в выкрашенную в темно-зеленый цвет лабораторию. Там, в капюшонах и масках, стояли те, кому предстояло совершить казнь. На стене у них перед глазами висели часы, здесь же располагались склянки с лекарствами и батарея телефонов – на тот случай, если губернатор в последнюю секунду пожелает отменить приговор. Соответственно, его присутствие на казни было обязательным. Карен искоса взглянула на него. Судя по напряженной позе и жесткому выражению лица, Ричарду Рею Синглетери не приходилось рассчитывать на помилование.

Карен знала, что делать инъекции в шланги капельниц будут несколько врачей одновременно, но доза яда содержалась в шприце только одного из них. Никто не будет знать, включая исполнителей приговора, кто ввел токсичный коктейль в кровь осужденного, а кто лишь впрыснул безобидную смесь во вторичный резервуар.

В одиннадцать пятьдесят пять люди в капюшонах воткнули иглы своих шприцев в колбы капельниц, ожидая команды начать казнь.

Директор тюрьмы склонился над осужденным.

– Ричард Рей Синглетери, каково будет ваше последнее слово?

Карен закрыла глаза. Сердце у нее в груди стучало так гулко, что она ощутила шум крови в ушах.

– Чтоб вы все сгорели в аду! – выкрикнул Синглетери.

– Благодарю вас, сэр, – ответил директор. – И пусть такая же судьба ожидает вас, в чем я нисколько не сомневаюсь. – Повернувшись, он произнес всего одно только слово: – Приступайте.

Карен представила, как они нажимают поршни своих шприцев, вводя смертельную дозу барбитурата пентотала натрия – первую стадию казни Ричарда Рея Синглетери. Через несколько секунд он должен потерять сознание.

После того как шланги капельниц промыли физиологическим раствором, наступила очередь павулона – вещества, парализующего дыхательную мускулатуру и сердечную мышцу.

Бледсоу глубоко и прерывисто вздохнул, не сводя глаз с минутной стрелки часов, которая прыжками перемещалась по циферблату. Через две минуты после наступления полуночи на мониторе ЭКГ появилась непрерывная ровная линия, и директор тюрьмы объявил о смерти Ричарда Рея Синглетери.

– Дерьмо, – еле слышно пробормотал Бледсоу себе под нос.

Карен согласно кивнула.

– Дерьмо.

Во время обратного полета на борту чартерного самолета, предоставленного губернатором, было тихо. Никто не произнес ни слова. Карен не могла не думать о том, что они снова оказались у разбитого корыта и что им предстоит начать все с самого начала. Несмотря на всю информацию, которую им удалось собрать на местах преступлений, невзирая на все улики и догадки, они по-прежнему не знали, кто скрывается под жутким прозвищем Окулист. Подозреваемых у них тоже не было. Одни лишь страницы и материалы дела, ужасающие фотографии, от которых кровь стыла в жилах, и пока что бесполезные данные лабораторных и психологических анализов.

Карен вытянула ноги, и от внезапной резкой боли в левом колене у нее перехватило дыхание. Достав из сумочки флакон с тайленолом усиленного действия, она вытряхнула на ладонь две таблетки. Встряхнув почти пустую коробочку, она вдруг поняла, что прикончила упаковку, содержащую тридцать с лишним таблеток, меньше чем за три дня. Карен пообещала себе, что при следующей встрече с доктором Альтманом попросит его взглянуть на колено и назначить ей какое-нибудь обезболивающее посильнее. Даже если ей понадобится операция, сейчас на это нет времени. Она должна оставаться на ногах до тех пор, пока они не поймают Окулиста. Вместе со здоровьем Джонатана дело Окулиста захватило ее целиком, превратившись в навязчивую идею. «Неужели я стала одержимой?» – со страхом спрашивала себя Карен.

Опустив спинку кресла, она принялась думать о Робби. Ей так не хватало его прикосновений, тепла его тела, его запаха, ощущения, что он рядом. Какое, оказывается, это странное и непривычное чувство – желание и стремление раствориться в другом человеке. И будь у нее поменьше других забот, которые дамокловым мечом нависли над головой, Карен, пожалуй, позволила бы себе сполна насладиться ощущением того, что она влюбилась. Последний раз это чувство посещало ее так давно… Она влюблялась всего два раза в жизни: первый раз в средней школе, еще в младших классах, а второй раз – в Дикона. Причем их роман с Диконом начался с головокружительной быстротой, и очень скоро она забеременела Джонатаном. Нет, она не думала, что тогда ошиблась в Диконе, но теперь, оглядываясь назад, вдруг поняла, что жизнь – жестокая штука и обошлась она с ней совсем не ласково.

Небольшой реактивный самолет, снижаясь, лег на левое крыло, и в иллюминаторах показались огни небольшой частной взлетно-посадочной полосы. Карен застегнула ремень безопасности и повернулась к Томасу Андервуду, который сидел справа от нее.

– Я получила удовольствие от работы с вами, – сказала она.

– Жаль, что итоговый результат оказался столь неутешительным.

– Мне тоже.

– Если я могу сделать что-нибудь еще, говорите, не стесняйтесь.

Карен позволила себе слабо улыбнуться.

– Я бы не отказалась от вашей помощи при написании статьи об идентификации почерка в пределах МО, модуса операнда. Что вы думаете о том, чтобы выступить моим соавтором?

– С удовольствием. Разумеется, при условии, что вы – не убийца по прозвищу Окулист.

– Разумеется.

Когда самолет выпустил закрылки, снижаясь над взлетно-посадочной полосой, Карен откинула голову на подголовник кресла и закрыла глаза. Колеса с легким скрежетом коснулись земли. Она была дома.

И еще она знала, что ее ждет Робби.

Поворотный пункт. Перелом. Критическая точка. Похоже, они остаются с тобой даже тогда, когда прочие воспоминания давным-давно увяли и поблекли подобно одинокому живому цветку в мертвом, высохшем букете. Склонившись над клавиатурой переносного компьютера, он вновь испытывал те же чувства, которые позволили ему ощутить себя независимым много лет назад. И для него такой перелом или поворотный пункт был не просто цветком, случайно оставшимся в живых в высохшем букете.

…Я устал от побоев, устал от того, что делает со мной этот старый козел. А ведь я не хочу, чтобы он так поступал со мной. Но пока у меня еще не хватает сил, чтобы отвадить его раз и навсегда. Я думал, что если раз или два покажу ему, что могу дать сдачи, он испугается и оставит меня в покое. Но не тут-то было. Он по-прежнему пристает ко мне. Тем не менее мне удалось защитить то, что я считаю самым главным. Ему никогда не удастся найти мое тайное убежище. Его не найдет никто и никогда.