Седьмая жертва - Алан Джекобсон

– Наступает час «Ч», – пробормотала Карен.

Томас Андервуд оказался крепким и жизнерадостным живчиком пятидесяти девяти лет, с копной иссиня-черных волос и мальчишеской улыбкой, которая сделала его популярным в самом начале карьеры в ФБР. У него был вид опытного следователя из голливудских кинолент, играючи раскрывающего самые запутанные преступления, и Карен про себя подивилась тому, что ему так и не предложили вести собственное шоу на телевидении. Но она вынуждена была признать, что одно его присутствие оказывало магнетическое действие на окружающих, и испытала внутренний трепет и радостное возбуждение, хотя, может быть, всему виной было дешевое пиво, бродившее у нее в животе. Завидев Дель Монако, Андервуд улыбнулся.

– Франк, как поживаешь? Радуешься жизни, судя по всему, – добавил он, похлопав Дель Монако по круглому животу. Тот деланно рассмеялся.

Андервуда представили Бледсоу, потом он повернулся к Карен.

– Томас Андервуд, – сказал он, протягивая ей руку и ослепительно улыбаясь.

– Карен Вейл.

Улыбка Андервуда стала еще шире.

– О, вы не нуждаетесь в представлении.

Карен почувствовала, что неудержимо краснеет. Ее приятно поразило то, что Андервуд знает, кто она такая. Быть может, он следил за ее карьерой?

Должно быть, он уловил повышение температуры ее тела тому что сразу же пояснил, что имел в виду:

– Ваша фотография красуется на первых страницах всех мало-мальски влиятельных газет в этой стране.

Карен отвернулась, чтобы скрыть замешательство, и уставилась через стекло с односторонней проницаемостью на их подопечного.

– Полагаю, нет нужды представлять вам мистера Синглетери.

– Да, я достаточно хорошо знаю Рея. – Андервуд потер ладони. – Меня посвятили во все подробности, пока я добирался сюда, так что, может быть, начнем? – Он взглянул на Бледсоу, который согласно кивнул в ответ. – Отлично. Ну что же, ждите здесь, а я попробую раздобыть для нас кое-какие ответы.

Томас Андервуд крепко пожал руку Ричарду Рею Синглетери. Приветствие вышло неловким, поскольку на запястьях Синглетери красовались наручники, но Андервуд явно вознамерился установить со старым знакомым физический контакт.

– Привет, Рей, как поживаешь?

– Настолько хорошо, насколько это вообще возможно в таком месте, как это, когда над твоей головой висит смертный приговор.

Карен повернулась к Бледсоу, который, как и Дель Монако, стоял рядом с ней по другую сторону стекла. Громкость микрофона, размещенного в комнате для допросов, была выставлена на максимум, и он улавливал любые звуки, доносившиеся изнутри: слова, скрежет ножки стула или подошвы по бетонному полу. Но голоса звучали тонко, словно пропущенные сквозь фильтр для кофе.

– Они ведут себя, как старые знакомые, – заметил Бледсоу. – Как может Андервуд пожимать руку этому парню и держаться с ним по-приятельски?

– Отчасти именно поэтому его допросы имели столь оглушительный успех, – откликнулась Карен. – Он умеет поддерживать разговор и понимает, как устроен мозг преступника. В моем отделе мы преподаем методику ведения допросов. Напомни мне об этом, когда захочешь научить чему-нибудь своих сотрудников.

– Благодарю покорно.

Тон, которым был произнесен ответ, со всей очевидностью свидетельствовал о том, что Бледсоу не проявил к ее предложению ни малейшего интереса.

– Ты, должно быть, понимаешь, что я не питаю особого сочувствия к тому положению, в котором ты оказался, Рей, – сказал Андервуд. – Есть такая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».

– Так, так, так… Я смотрю, выйдя на пенсию, ты стал циником.

– Я ушел на пенсию из Бюро, но не оставил дело всей жизни, – Андервуд широко улыбнулся. – Итак, мне сообщили, что у тебя есть кое-что, о чем ты хотел поговорить со мной.

Синглетери перегнулся через стол. Глаза его возбужденно бегали по сторонам, словно он опасался, не подслушивает ли их кто-нибудь. Понизив голос, он сказал:

– Я знаю, кто написал то письмо. Я знаю, кто такой Окулист знаю, кто скрывается под этим прозвищем.

Он выразительно приподнял брови и откинулся на спинку стула.

К чести Андервуда следовало отметить, что он знал, как обращаться с такими парнями. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он равнодушно поинтересовался:

– И кто же это?

– Эта информация дорого стоит.

– Послушай, Рей. Ты потребовал, чтобы меня привезли сюда, и я бросил все дела и сел в первый же самолет. И вот я здесь. Так что кончай свои игры.

– Ни о каких играх и речи нет, Томас. Это вопрос жизни и смерти. Я не хочу умирать. У меня осталось меньше пяти дней до того, как они убьют меня. То есть еще примерно сто шестьдесят часов, и моя жизнь будет окончена. Они хотят поймать этого парня, а я хочу жить. И все эти сведения хранятся вот здесь. – Он выразительно постучал пальцем по лбу. – Я называю им имя, они возвращают мне жизнь. Собственно, я ведь немногого прошу, Томас. На самом деле все очень просто.

– Все совсем не так просто, и ты прекрасно об этом знаешь, Рей. Ты же умный мальчик. Здесь замешана политика. Если они пощадят тебя, это создаст нежелательный прецедент.

– Если они позволят мне унести его имя с собой в могилу, тогда создание нежелательного прецедента окажется самой маленькой из их проблем. Какому политику понравится иметь кровь невинных женщин на руках? – Синглетери отвел глаза, а потом в упор взглянул на Андервуда. – Эй, как только законники узнают, что кое-кому известно, кто такой этот парень, они пожелают заполучить его имя, чтобы ФБР смогло арестовать его и публично поджарить ему задницу. Очень важно показать, что убийство сенатора штата никому не сойдет с рук, верно? Так что не рассказывай мне о политике.

Теперь уже Андервуд откинулся на спинку стула.

– Давай предположим на минутку, что они не согласятся на твои условия. О чем еще для тебя я могу просить их?

– Больше говорить не о чем. Если тебе нужна личность преступника, то я сказал, сколько это будет стоить.

– Видишь ли, Рей, еще одна трудность заключается в том, что они никак не могут быть уверены, что письмо действительно пришло от Окулиста. Ты говоришь, что это так, потому что узнал фразу, которую он использовал. Но ведь это может оказаться случайным совпадением. Согласись, все-таки это не то же самое, как если бы он подписал его своим полным именем, приложил отпечаток пальца и фотографию.

– Я назову тебе его имя, и вы схватите этого парня. После того как они удостоверятся, что это действительно он, наша договоренность вступает в силу. Если я ошибся, то получаю свой укол. Ты не проиграешь в любом случае.

– Похоже, он все предусмотрел, – сказал в соседней комнате Бледсоу.