Что скрывает Эдем - Анастасия Княжева

Даниэль дернулся, пытаясь сбросить ребят, вырваться из захвата, но не вышло. Тим с Йелло держали крепко. И тогда он прокричал:

– Я тебя вытащу, вытащу, Кара! Клянусь! Ничего не бойся! Я тебя обязательно вытащу, даю слово!

На глазах навернулись слезы, ком подступил к горлу, голос осип.

– Не волнуйся за меня… И вы тоже, ребята. Все будет хорошо.

– Я тебя вытащу! Вытащу!..

– Госпожа Грант! – твердо сказал страж, прерывая наше прощание. руки его помощников легли мне на плечи. – Следуйте за мной. Иначе…

Я стиснула зубы, чтобы не разреветься. Вскинула подбородок повыше, стараясь сохранить достоинство и не дать присутствующим понять, насколько мне было страшно. Я была абсолютно уверена в том, что ничего хорошего на этих работах меня не ждет и с друзьями мы больше не свидимся. Но они об этом не знали, и причинять им ненужную боль я не хотела. Поэтому медленно повернулась к стражу и настолько спокойно, насколько позволяла моя выдержка, произнесла:

– Ведите.

Наручники на меня все же надели. Как и ошейник, подавляющий дар материализации. В окружении стражей я прошествовала на крышу Пантеона к арке-порталу. А когда из него вышла, очутилась перед мужчинами суровой наружности, с автоматами наперевес. Их было шестеро. А таких, как я, еще двое. Женщина и мужчина. Писатели. Мы были из разных отделов, но взгляды у нас всех были одинаковые – тревожные, настороженные, как у зверей, загнанных в ловушку. Мы не понимали, почему с нами обращались как с преступниками, и это дезориентировало, пугало.

Охранники погрузили нас в голубой микроавтобус. Бескрылый, простой, местами с облупившейся краской и проржавевший. Вроде тех, что можно встретить в нашем мире в глухой провинции. Контраст с техникой Либрума ошеломлял.

Разговаривать нам не разрешили. Впрочем, как и выбирать места. Мы сидели в шахматном порядке под наблюдением сурового вооруженного конвоя. Я бездумно смотрела в окно, прислонившись лбом к запыленному стеклу. В голове была пустота, на душе апатия. Руки опускались, ноги ослабели. И единственное, о чем я мечтала, это закрыться в какой-нибудь пустой комнате, свернуться калачиком и просто лежать.

Минут через двадцать мы оказались возле какого-то поселка. Поначалу мне показалось, что он заброшенный. Разве кто-нибудь в ФФЗ станет жить в обветшалых деревянных домах с прохудившимися крышами? Но по мере того как наш автобус ехал по центральной улице, из-за неровных дырявых калиток словно горох высыпали на обочину люди.

Я нахмурилась, недоверчиво глядя на сгорбленных женщин с впалыми щеками, чумазых костлявых ребятишек в одних штанах и болезненного или бандитского вида мужчин. Изможденные, истощенные, покрытые потом и пылью, они выстраивались вдоль дороги, выглядывали из мутных окон своих старых, покосившихся от времени домов, каждая щель которых отчаянно кричала об отчаянии и нищете. А их угрюмые лица выражали затаенную ненависть. Выходит, мы пировали, пока они тут…

– А ты думала, в сказку попала? – ухмыляясь, сказал главный охранник, перехватив мой изумленный взгляд. – Добро пожаловать в реальный мир.

Его подчиненные гнусно заржали, а мне стало дурно. Как же быстро ломалась в моем представлении картина утопически-прекрасного Эдема…

– Кто это? – тихо спросила я.

– Семьи рабочих, которые вкалывают на рудниках. Мы как раз едем туда.

Я поежилась, хмуро разглядывая обитателей поселка. Их лица, одежду, дома… У меня сжалось сердце.

– Ты что, им сочувствуешь? Зря. По сравнению с тем, как скоро станете жить вы, они купаются в роскоши. – Страж мерзко гыгыкнул, и от его слов я вздрогнула.

Минут через десять мы миновали блок-пост, обнесенный кирпичной стеной, на вершине которой прохаживалась вооруженная охрана.

– Дальше поедем на лошадях! – скомандовал наш начальник и недовольно плюнул себе под ноги. – Ну, чего встали? Выходим из автобуса! Живо! – выкрикнул он, потирая ладонью пухлые, потрескавшиеся на солнце губы. – И чтобы не вздумали никуда рыпаться! Здесь ваши фокусы не пройдут. Надумаете испортить ошейники, напасть на нас и сбежать – получите автоматную очередь в спину. Вам все ясно?

Мы с коллегами неуверенно переглянулись и пожали плечами. Наш конвоир удовлетворился подобной реакцией и призывно махнул рукой.

– Вылезайте. Нам еще несколько километров пилить на этой скрипучей развалюхе, чтоб ее, эту работу…

– А почему не на автобусе? – осторожно спросила писательница – и тотчас получила тычок прикладом под ребра.

Она сгорбилась, застонала, и охранник, довольно кивнув, бросил ей грубо:

– Техника тут не работает. Зона особая, ясно? А если ты будешь такой любопытной, долго у нас не протянешь.

Писательница, все еще морщась от боли, стиснула губы.

– Идем!

Мы заняли места в повозках странной конструкции и ехали в них минут сорок. Я старалась не обращать внимания на наручники, приковавшие меня к грузному охраннику, и молча смотрела в окно. Местность была гористой, безлюдной и вызывала смутные ассоциации с той, что была в кубе и которую мы с Шоном видели по дороге в Либрум. Кажется, он тогда говорил, что дальше должен был быть поселок… Что, если это тот самый, который мы недавно проехали?..

Я покачала головой и продолжала изучать виды. На фоне холмов то тут, то там появлялись какие-то ветхие полуразвалившиеся здания, бункеры, заглохшие самосвалы, изъеденные коррозией и доломанные людьми, отчего мне казалось, что я приехала на могильник.

Солнце припекало, ужасно хотелось пить, но воду нам, несмотря на вежливые просьбы, так и не дали. Один из охранников плеснул писателю в лицо из бутылки, остаток выпил сам и гнусно загоготал.

Я не понимала, что происходило, отказывалась принимать тот факт, что мы из небожителей, которых боготворил весь Либрум, в один момент превратились в бесправных изгоев, с которыми обращались хуже, чем с домашним скотом. А все из-за того, что мы не сумели вовремя заплатить долг… Который нам даже шанса покрыть не дали! Степень суровости наказания всегда должна соответствовать проступку. Но не в нашем случае, и эта мысль вызывала тревогу.

А вот когда мы остановились перед очередным блок-постом, обнесенным колючей проволокой, и я прочитала надпись на покореженной металлической табличке над входом «Труд освобождает», то стало жутко. По-настоящему. Потому что такую же надпись, только на немецком, я видела в книгах по истории, где рассказывалось про концлагеря.

«Господи, куда это меня занесло? Хоть бы внутри все оказалось лучше, чем снаружи», – промелькнуло в голове, и я с силой сжала кулаки.

Внутри оказалось хуже. Причем гораздо, гораздо хуже. Рудники… Гиблое место.

– Там у нас копры и мастерские, – говорил мой конвоир, указывая рукой вправо. – Напротив – склады. Без разрешения туда не ходи. А вот это барак, в котором ты будешь жить.