Вашингтон - Екатерина Глаголева

Пока же в Маунт-Вернон явился Лафайет и привез дорогому другу масонский запон (фартук), вышитый руками его жены Адриенны. Увлекающийся маркиз теперь заделался убежденным месмеристом и собирался принести в Америку идеи животного магнетизма и Общества вселенской гармонии. Нелли и Вашик скакали вокруг красавца-француза, словно сошедшего с портрета, висевшего у них в гостиной на почетном месте. За обедом он вспоминал истории времен войны, но Вашингтон больше расспрашивал гостя о европейских цветах, которые могли бы прижиться в Америке. Осмотрев дом и сад, Лафайет, наконец, заговорил о деле, которое занимало его больше всего: отмене рабства. Проезжая через Ричмонд, он повстречал там Джеймса Армистеда — лазутчика, добывшего ценные сведения о Йорктауне, — и выдал ему письменное поручительство, благодаря которому тот не только обрел свободу, но еще и получил пенсию от законодателей, выкупивших его у хозяина. Благодарный негр взял себе имя Джеймс Армистед Лафайет.

Вашингтон тоже хорошо относился к верным слугам. Не далее как в июле он списался со своим другом Климентом Биддлом из Филадельфии, чтобы тот разыскал и прислал к нему в Маунт-Вернон кухарку Маргарет Томас: его чернокожий камердинер Билли Ли считал ее своей женой, пока они жили в Филадельфии, и теперь тосковал в разлуке. Вашингтону вовсе не требовалась служанка, которой к тому же пришлось бы платить жалованье (Маргарет получила вольную), однако он не мог отказать Билли, делившему с ним все невзгоды. Впрочем, Маргарет, не пожелавшая стать женой раба, не приехала. Остается загадкой, почему Вашингтон не отпустил на свободу Билли Ли. Возможно, тот и сам этого не хотел. После того как он сломал сначала одну, а потом вторую ногу, Вашингтон перевел его из камердинеров в сапожники, а иногда использовал в качестве надсмотрщика над другими рабами. Но отпустить сейчас на волю всех рабов равнялось бы самоубийству, поскольку невольники были и средством производства, и формой оборотного капитала, а Вашингтон сильно нуждался в деньгах.

От брата Джека он узнал, что многие принадлежащие ему земли захвачены, а арендаторы уже несколько лет не платят ренту, и рассердился на Лунда Вашингтона, державшего его в неведении. Теперь придется самому куда-то ехать и вытрясать из кого-то деньги, хотя ему так не хочется вновь покидать свой дом! (Впоследствии выяснилось, что сам Лунд также не получал жалованье управляющего аж с памятной зимы в Вэлли-Фордж; Вашингтону стало стыдно, но возместить ущерб было нечем.)

В эту поездку он отправился в сентябре, взяв с собой доктора Крейка с сыном, своего племянника Бушрода Вашингтона (сына Джека) и трех рабов. Рента с западных владений была для него главным источником доходов, и он решил лично вразумить арендаторов, не желавших платить. На лошадей погрузили большую палатку, лодку, аптечку, необходимую утварь, удочки и тронулись в путь через Аппалачи. Бывало, приходилось спать под проливным дождем, укрывшись только шинелью. Годы давали себя знать: Вашингтон уже не был тем молодым майором, которому всё нипочем.

В Беркли-Спринге он познакомился с даровитым изобретателем Джеймсом Рамси, построившим механический корабль, способный идти против течения. Вашингтон выдал ему рекомендательное письмо, поскольку это изобретение было созвучно его давней мечте — сделать Потомак судоходным.

Путешествие на запад было небезопасным: на северо-западном берегу Огайо происходили ожесточенные стычки между поселенцами и индейцами, отстаивающими свои права на родовые земли. Вашингтон был на стороне индейцев, поскольку Конгресс запретил колонистам здесь селиться, а те бессовестно захватывали огромные участки в сотни тысяч акров. Наслушавшись историй о жестоких убийствах, он отменил сплав по Огайо — и не зря: генерал Джеймс Уилкинсон был захвачен в плен индейцами, которые приняли его за Вашингтона, и смог откупиться только большими подарками. Тут, как говорится, не до жиру, хотя было невероятно обидно, когда наглецы, самовольно обосновавшиеся на землях, полагавшихся ему как ветерану Франко-индейской войны, торговали участками, продавая их даже европейцам.

Оказалось, что на западе имя Вашингтона никому не внушает благоговения. Разговоры с захватчиками-поселенцами проходили на повышенных тонах. Каждый утверждал, что первым «застолбил» участок, и грозил другому судом. (Судебная тяжба действительно началась и длилась целых два года; Вашингтон выиграл дело, но не прогнал захватчиков, а великодушно разрешил им стать арендаторами.)

Нелегкая поездка оставила тяжелое впечатление. Западная граница США практически неуправляема, и случись новая война, например с Испанией, препятствовавшей американской торговле в низовьях Миссисипи, или снова с Англией, отказавшейся освободить ряд фортов от Великих озер до долины Огайо, — и на местное население вряд ли можно будет положиться. Нет, нужна твердая рука, которая привязала бы западные земли к восточным сетью торговых путей; такие узы сложнее расторгнуть.

Вернувшись из поездки, Вашингтон обратился к губернатору Виргинии Бенджамину Гаррисону с проектом создания компании, которая сделала бы Потомак с его порогами, водопадами и россыпями валунов судоходным до самого впадения в Огайо. Путем каналов можно было бы удлинить и реку Джеймс. Он подключил к этому делу Мэдисона и других виргинских депутатов, а потом и законодателей Мэриленда, поскольку Потомак протекал по территории обоих штатов. В декабре, отправившись провожать возвращавшегося во Францию Лафайета, Вашингтон доехал только до Аннаполиса и отказался от продолжения пути в Филадельфию и Нью-Йорк, потому что неминуемые приемы и торжества ему уже порядком надоели. Зато он воспользовался своим пребыванием в столице Мэриленда для лоббирования своего проекта. «Серьезность, с какой он относится к оному предприятию, трудно описать, — сообщал Мэдисон Джефферсону. — Такой ум, способный мыслить широко… не терпит праздности».

В январе 1785 года Виргиния и Мэриленд поручили паре частных компаний заняться расширением Потомака и Джеймса. Вашингтона избрали председателем «Компании реки Потомак». Он получил в подарок 50 акций этой компании и 100 акций «Компании реки Джеймс» в знак признания его заслуг, что повергло его в замешательство. Отказаться от подарка — обидеть дарителей, принять — дать повод обвинить себя в корысти. Он разослал кучу писем людям, которым доверял, с просьбой посоветовать, как ему быть. Только в конце июля решение созрело: он примет акции в доверительную собственность для основания «двух благотворительных школ, по одной на каждой реке, для воспитания и поддержки детей бедняков и неимущих», особенно потерявших отцов на войне.

При этом его собственные финансовые проблемы никуда не делись, и он вновь принял управление своими пятью фермами на себя, объезжая их каждый день. Опять он вставал на рассвете и ложился спать в девять вечера. Вместо Лунда он взял себе в помощники Джорджа Огастина. Осматривая работы, он нередко спешивался, становился рядом с рабами или наемными рабочими и показывал им, как надо делать то или это, а уезжал, лишь убедившись, что всё идет как надо. Как-то в 1785 году один раб отказался работать, потому что повредил себе руку (она была на перевязи). Тогда Вашингтон взял грабли одной рукой, а другую сунул в карман. «Если ты можешь есть одной рукой, почему же не можешь работать?» — осадил он «лентяя». Еженедельно по пятницам управляющие должны были присылать подробные недельные отчеты о каждой плантации: какая работа выполнена, кем и где; сколько коров отелилось, сколько овец окотилось.