Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев

Аудиенция была назначена в полдень. От дома, занимаемого русским посольством, до дворца Аббас-Мирзы выстроены войска. Ермолов восседал на лошади, подаренной наследником престола, которая, по его ироничному выражению, «без уважения смотрела на воинов и, беспрерывно толкая их, заставляла опасаться, что он приедет во дворец по трупам половины ополчения персидской монархии».

Въехали в большой двор. Алексей Петрович и вся свита спешились и прошли в другой меньший двор.

Потом их повели по узким проходам, вдоль которых за деревянными решётками сидела челядь Аббас-Мирзы, на третий двор с бассейнами. В противоположном углу двора генерал увидел палаточный навес, а под ним — стоявшего Аббас-Мирзу Он сразу разгадал смысл ответного хода наследника и решил ему ответить дерзостью. Ермолов сделал вид, что не видит принца, и громко обратился к сопровождавшему его мехмендарю[127]:

— Где же Его Высочество?

Мехмендарь показал на навес, и только тогда Ермолов театрально снял шляпу. Свита последовала его примеру Аббас-Мирза сделал три шага вперёд и протянул послу руку. Ермолов поприветствовал принца и вручил ему высочайшую грамоту. Перс положил её на пристенок. Аудиенция состоялась.

И после этого персы не прекратили попыток навязать русским свой обычай. На следующий день Ермолова пригласили на учения персидской армии, и там Аббас-Мирза решил повторить попытку отделить свиту от посла. Он предложил генералу пройти в его шатёр и выпить чаю, а свите — остаться в соседней палатке. Но Ермолов был начеку и не поддался на эту уловку. Он ответил, что останется вместе со своими людьми, а от чая вежливо отказался, объяснив, что в России в это время чай не пьют.

Отъезжая от двора наследника в Тегеран, Ермолов не стал напрашиваться к нему на прощальную аудиенцию, поскольку полагал, что встреча с ним во дворе не носила характер официальной. Отъехав от двора Аббас-Мирзы, Ермолов отправил к нему советника Соколова с уведомлением: если персы и в Тегеране будут настаивать на том, чтобы он предстал перед падишахом в красных чулках, то немедленно уедет в Россию. И добавил, что теперь будет ожидать ответа от двора: продолжать ли ему путь в Тегеран или возвращаться домой. Во дворе Аббас-Мирзы поднялась суматоха, стали искать Ермолова, но его и след простыл.

Таким образом, Ермолов последнее «протокольное» слово оставил за собой. Трудно сказать, нужно ли послам во всех случаях вести себя так ригористически, как вёл себя по отношению к персам русский генерал и посол. Нам кажется, что в данном случае все поступки русского посла были оправданы. В ситуации, когда персы намеренно пытались показать своё превосходство над русскими и даже унизить их, его поведение было абсолютно адекватным.

Фетх-Али-шах принял Ермолова не в Тегеране, а в своей летней — палаточной — столице Султаниэ. Для русского посольства поставили палатки в тысяче шагах от шатра шаха. Шествие русского посольства открыли музыканты, игравшие бравурные марши, за ним шли гренадеры под командованием графа Самойлова, потом — двенадцать официантов, одетых в богатые ливреи, двое конных ездовых Коллегии иностранных дел и, наконец, сам посол на прекрасном жеребце в сопровождении важного вельможи Махмуд-хана и двух его советников. Далее следовали член посольства Худобашев, врач Мазарович (будущий посланник в Персии), адъютанты, свитские офицеры, кузен посла полковник Ермолов, Машков, князь Джанхатов с узденями, линейные и донские казаки.

Когда приблизились к палатке главного шахского телохранителя, процессия остановилась. Некоторое время спустя дали знать, что шах ждёт посла. Шах восседал в своём шатре на троне, устроенном на кирпичном постаменте, покрытом коврами. Подножие трона было украшено изображением отдыхающего льва. По правую сторону трона лежали обтянутые малиновым бархатом и унизанные жемчугом мутаки — подушки. На голове Фетх-Али-шаха была кеянидская[128]корона, сзади и справа от шаха стояли четырнадцать его сыновей, чиновник с блюдом и малой шахской короной, по левую сторону — четыре гулям-нишхидмета (стражника) с шахскими регалиями: щит, сабля, скипетр и государственная печать.

При входе в палатку нужно было пройти через коридор из вельмож и высших чинов империи. Вот показался русский посол в сопровождении первого адъютанта шаха — Аллах-Яр-хана и двух его советников, из которых один нёс грамоту Александра I. Свита Ермолова на сей раз осталась в отдельной палатке — кишик-ханэ. Ещё при входе на площадь Ермолов сделал первый поклон в сторону шахской палатки, посредине площади — второй поклон, а перед самой палаткой — третий. Аллах-Яр-хан громким голосом возвестил о прибытии чрезвычайного и полномочного посла России.

— Хош-гельди, — сказал Фетх-Али-шах. — Добро пожаловать.

Ермолов вошёл в шатёр, поклонился, сказал краткую приветственную речь от своего государя и вручил шаху верительную грамоту. Шах положил грамоту на трон, а посол отошёл в сторону и сел в приготовленное для него кресло. Последовал традиционный вопрос шаха о здоровье царя и царского посла, Ермолов, естественно, отвечал (стоя), что он с Александром I находится в добром здравии, чего желал и Его Шахскому Величеству, сел по приглашению шаха, но потом, каждый раз, когда шах что-то спрашивал, снова вставал и давал ответы.

После краткой беседы шаху представили свиту посла. Ермолов о каждом члене посольства сказал добрые слова, заявив, что все они являются лучшими представителями государя и России. Фетх-Али-шах изъявил своё удовольствие, аудиенция была окончена, и Ермолов вышел. Покидая площадь, он совершил три поклона.

Когда посольство снова оказалось в Тавризе, впечатлённый приёмом Ермолова в Султаниэ Аббас-Мирза принял посла в своём дворце, не потребовав от него ношения красных чулок! Дополнительным аргументом в пользу такого шага оказался неприятный эпизод: когда наши музыканты, сопровождавшие посольство, стали размещаться в отведённых для них апартаментах, живший в том же доме французский военный инструктор Марше, бывший наполеоновский полковник, приказал выгнать их, причём двум музыкантам были нанесены сабельные удары. Ермолов потребовал наказать дебошира, но когда чиновники Аббас-Мирзы уклонились от выполнения этого требования, Ермолов приказал своим офицерам арестовать Марше, наказать его плетьми, а саблю его отобрать и передать Аббас-Мирзе.

В XIX веке, уже в посленаполеоновский период дипломатический этикет признавал за Францией «право первенства над всеми прочими королевствами христианского мира», и послы всех прочих стран, по прибытии в страну пребывания, должны были наносить визиты в первую очередь послу Франции.

Интересно отметить, что тексты дипломатических документов, направляемых русскими дипломатами или русским двором потентатам восточных стран, тоже старались приспосабливать к обычаям и традициям страны адресата. Вот комплимент — начальная часть — послания Александра I султану Турции Селиму III от 30 апреля/12 мая 1806 года: «Засвидетельствовав вашему султанову величеству без всякого этикету и церемоний искреннее моё почтение и осведомясь о здоровье Вашем, я поспешаю ответствовать на письмо вашего султанова величества от 23 луны Зилкаде 1220[129], мною исправно полученное посредством посланника моего, пребывающего при Блистательной порте…»