Полуночный лихач - Елена Арсеньева

Дебрский тоже оглянулся, да и все остальныеначали вертеть головами, недоверчиво оглядывая тихо шумящий осинник вокруг,ближние оградки, мокрую траву на могильных холмиках, груду сырой рыжей глины,где мгновение назад лежала в глубоком обмороке Инна…

Все оставалось на месте, вот только Инны здесьбольше не было.

* * *

– Инночка, познакомься. Это АнтонДебрский. А это Инна Баброва.

– Дебрский? Ну и фамилия!

– А у вас-то!

И они засмеялись, без малейшей обидыразглядывая друг друга.

– Зато в наших фамилиях есть загадка, правда?А то кругом только Иванов, Петров, Сидоров…

– Нет, одну мою подружку зовут НинаКрашенинникова.

– Слишком много «ни-ни», как мне кажется.

– Не в этом дело! Это же игра слов, каквы не понимаете? Прислушайтесь, как звучит: Краше-нин-никова, «Краше Ниныникого!» Довольно смелое утверждение, учитывая внешность Ниночки!

– То есть родители нарочно подбиралифамилию к ее имени?

– Да нет! Имя к фамилии, разумеется. А,вы надо мной смеетесь!

– Смеюсь.

И они хором расхохотались.

– Ты хочешь сказать, они раньше никогдане видели друг друга? – недоверчиво спросила подруга девушки, котораяпознакомила этих двоих.

– Не-а! – покачала таголовой. – Но ты же знаешь Инку. Она на ходу подметки рвет!

– Да уж! – неодобрительно буркнулаподружка, и девушки перешли поближе к проигрывателю, чтобы не слышать этотвеселый смех, который так их раздражал. А те двое даже и не заметили ничего,всецело поглощенные друг другом.

– Значение фамилий – это вообще страшноинтересная штука. У этой самой Нинки Крашенинниковой дед – филолог, вечнозакопан во всякие дурацкие словари. Например, есть такой актер – Химичев.Знаешь?

– Ну?

– Так вот, наука химия не имеет к егофамилии никакого отношения! Химичить – это значит плакать. А Рюмин – думаешь,пьяница? Тоже плакса! Рюмить – канючить, хныкать.

– А что означает фамилия Баброва?

Инна вздохнула:

– Тебе тигры нравятся?

– Бр-р! – демонстративнопередернулся он. – Львы, тигры, барсы. Терпеть не могу семейство кошачьих.Собак просто обожаю, особенно овчарок, а кошек… Но при чем тут тигры?

– Ну, моя фамилия в переводе – Тигрова.Так что я тоже – из семейства кошачьих.

– Да-а? – Антон задумчиво посмотрелна поразительно красивое лицо, на переливы черных локонов. – Пожалуй, яошибался всю предшествующую жизнь. Киски, большие и малые, не так уж и плохи,особенно если не орут и не царапаются. А если я тебя поглажу, Кошка, ты небудешь царапаться?

Ох, какие глазищи…

– Вообще-то нет. Разве что забудусьнемножко.

– Договорились. Потанцуем?

Они встали напротив, и Инне, несмотря на то,что она была на высоких каблуках, пришлось приподняться на цыпочки, чтобызакинуть руки на плечи Антону.

В комнате было так тесно, что танцами тутсчиталось медленное покачивание под музыку, причем партнерам волей-неволейприходилось прижиматься друг к другу.

– Ого, – тихонько сказала Инна черезнесколько мгновений, когда рука Антона, лежащая на ее талии, соскользнула ниже,откровенно притиснув ее бедра к своим. – Это откровенный разбой.

Он мягко усмехнулся, и, когда теплое дыханиекоснулось ее уха, у Инны задрожали ноги. Теперь она не могла бы отстраниться,даже если бы захотела. Но вся штука в том, что этого-то она и не собираласьделать…

– Совершенно верно. Разбой. Я ведь тебееще ничего не рассказал про свою фамилию. Мой дед родом из Владимира, а натамошнем диалекте слово «дебрский» означает – разбойник, бродяга, шатун.

– Бродяга? – Инна сама себя неслышала, потому что его губы медленно бродили по ее шее вверх и вниз. –Ну, так я буду называть тебя Бродяга. Или лучше Шатун.

Это было гораздо лучше, потому что она и самавдруг пошатнулась.

– Что? – Антон внезапноохрип. – Слушай, Кошка, пойдем куда-нибудь отсюда, хочешь?

– Да. Да!

Вот так оно все и началось… Она бросила все иуехала с Антоном в Москву, она столько вытерпела, чтобы быть с ним. А теперь? Атеперь что?!

Инна громко всхлипнула и резким движениемотерла слезы. Посмотрела на свои руки – и чуть не зарыдала в голос. Теперь илицо перемазано этой чертовой глиной! Ее чудное золотистое пальто, черныетуфли, колготки – все стало одинаково рыжим. И подол любимого алого платья, иволосы…

Она ни о чем не думала, когда елозила животомпо глине, пытаясь как можно незаметнее сползти с этого бугра, на который такнеудачно шлепнулась. Лучше бы на траву упасть, конечно. Но место приземленияона не выбирала, обморок был непритворен… во всяком случае, его первые минуты.Однако, потеряв контроль над телом, она смутно слышала все, что говорилосьвокруг.

Два кошмарных открытия – никто не бросился кней на помощь, даже Антон. Даже Нина… И второе: Антон отнюдь не воспринялпоявление Нины как нечто необыкновенное. Выходит, он знал об этом?

Знал. Вспомнил! И скрыл от Инны. Что же еще онвспомнил, но не пожелал открыть?!

Она с трудом сдержалась, чтобы не вскочить, незаорать, не начать счищать с себя эту омерзительную рыжую глину, проникнутую запахомтления. Но удалось, все-таки удалось остаться неподвижной. И от сердца немногоотлегло. Наверняка еще можно что-то исправить. Только надо придумать, как.

Инна даже сама не заметила, что началамедленно съезжать с глиняной груды. Остальные были слишком увлечены разговором,чтобы обращать на нее внимание. Потом она поползла по траве, поднялась начетвереньки – и побежала между оградок, пригибаясь, как под обстрелом, и передглазами было темно, словно она бежала тем ночным лесом, где недавно бежала Нина.

Ветка с силой рванула за волосы, и Инна несдержала стона. Боль пронзила голову раскаленными иглами. Осторожновысвободившись, Инна смахнула невольно набежавшие слезы и оглянулась.

В первую минуту показалось, что ее догнали,пытаются схватить. Господи, да куда же это она так несется, не разбирая дороги?Мысли, как черные птицы, налетели, ослепили своим мельканьем.