Обрести любимого - Бертрис Смолл

— Попробуй сделать так еще раз, Накш, и тебя свяжут, — сказал он очень спокойно. — Ты понимаешь меня? В моих руках находятся твоя жизнь и смерть.

Она сверкнула глазами, меряясь с ним силой воли. Но наконец решила отвернуться. Пусть евнух думает, что победил. Она не позволит ему понять, как сильна она на самом деле.

Рыжеватая Хазаде подала ей чашку. Кивнув ей в знак благодарности, Валентина выпила слишком сладкий грушевый шербет. Сах принесла ей тарелку с ломтиками баранины, свежим хлебом, оливками и абрикосами. Ложек не было, поэтому Валентина ела руками. Когда она кончила, Гюльфем убрала тарелку и подняла ее с кровати.

— Давай сейчас вымоемся, — сказала она сладким голосом. Все четыре женщины прошли в красивую баню, выложенную синими и белыми изразцами, в которой был бассейн с теплой, надушенной водой.

— Хотя мы и принадлежим к гарему нашего господина, — продолжила Гюльфем, — нам приказали прислуживать тебе, Накш — Она отстегнула изящную золотую цепочку с бедер Валентины.

— Я и сама могу вымыться, — отрывисто бросила Валентина.

— Знатной женщине не положено делать черную работу, даже для самой себя, — проворчала Гюльфем. — Кроме того, — продолжила она, понизив голос, чтобы ее могла слышать только Валентина, — если ты не позволишь нам исполнять наши обязанности, как нам было приказано, Шакир доложит об этом и нас побьют Наш господин точно приказал, что мы должны сделать, а ему нужно подчиняться во всем. Непослушание иногда означает смерть.

— Они накажут вас из-за меня? — недоверчиво спросила Валентина. Все трое усердно закивали.

Чем больше Валентина узнавала Восток, тем меньше он нравился ей.

— Ты должна понять, Накш, — сказала обычно спокойная Сах. — Мы только рабыни.

— Я не рабыня! — взорвалась Валентина.

— Ты рабыня, как и мы, — терпеливо сказала Гюльфем. — Единственная разница между нами в том, что ты сейчас пользуешься благосклонностью нашего господина.

Валентина почувствовала, как в ней снова закипает гнев, но она подавила его. Гюльфем и ее подруги были бессильны изменить свое положение, и не они похищали ее. Они искренне старались ухаживать за ней, и было бы неблагородно причинять им дополнительные неприятности.

— Очень хорошо, — согласилась она, — вы можете вымыть меня.

Щебеча, они суетились вокруг нее с мылом и губками. Валентина стойко терпела их действия. Даже их нагота казалась ей несколько более терпимой. Ей нужно было хорошо выспаться. День был ужасным. Завтра она обследует остров и попытается придумать, как можно сбежать. Она по-прежнему кипела от злости из-за того, что ее похитили.

— Иди сюда, — поманила ее к себе Хазаде. — Тебя надо натереть розовой мазью, чтобы твоя кожа сияла, как шелк.

— Ваш господин не получит удовольствия от меня, — пробормотала Валентина сквозь зубы, но они не услышали ее. А через секунду она была потрясена тем, что мазью ее собирается натирать евнух Шакир.

Он с насмешкой смотрел на нее, как бы вызывая ее возражения. Его черные глаза читали ее мысли.

— Ложись на живот, — приказал он, и она без слов подчинилась. Она поняла, что не должна тратить силы на бесплодные перебранки.

Прикосновение его рук к плечам и спине было терпимым, но когда Шакир начал сильно растирать ее ягодицы, Валентине пришлось подавить свое беспокойство. Его прикосновения, однако, были равнодушными, и она расслабилась. Три молодые женщины сидели, скрестив ноги, на подушках, тихо играя на музыкальных инструментах и напевая высокими, тонкими голосами о саде любви. Руки евнуха переключились на ее ноги и наконец на ступни. Потом он приказал ей перевернуться на спину, и его руки начали двигаться по ее телу в обратном направлении.

Лежа на спине, трудно было скрыть от Шакира свое отвращение. Она твердо заставила себя принять безразличное выражение и, закрыв глаза, сконцентрировалась на своем дыхании. Когда его большие пальцы стали кружить вокруг бугорка Венеры, она чуть не вскрикнула. Но похоти в прикосновениях евнуха не было. Массаж женского тела был только одной из его каждодневных обязанностей.

— У тебя красивые груди, — заметил он обыденным тоном, когда начал натирать их. — Господин будет очень доволен.

Ей захотелось заплакать, но она храбро сдержала слезы. Со времени ее пребывания в лагере Тимур-хана она не чувствовала такого унижения.

Потом все кончилось, и Шакир приказал им ложиться спать. Четыре молодые женщины должны были спать вместе на одной большой кровати Гюльфем, Хазаде и Сах положили Валентину в центре, потом улеглись кольцом вокруг нее. Вошли два евнуха и погасили лампы, погрузив комнату в темноту. Хотя прошло всего несколько часов, с тех пор как она очнулась после наркотического дурмана, Валентина почувствовала, что быстро проваливается в сон.

Утром она обнаружила, что ее намерение исследовать остров, чтобы найти способ побега, неосуществимо. Шакир никому из них не позволял гулять в саду. Господин, объявил он напыщенно, еще не готов позволить им это. Они были вынуждены оставаться в доме в этот день и два последующих дня. Они проводили время в банях, на массажном столе, за едой и разговорами. Казалось, что на теле Валентины сосредоточено все внимание ее соседок. Они натирали его мазью, намазывали маслом и гладили до тех пор, пока Валентине не стало казаться, что она сходит с ума.

Ее протесты против их чрезмерного внимания все трое просто не замечали. Господин, терпеливо объясняли ей, как будто имели дело с непонятливым ребенком, не должен быть разочарован в ней после всех тех волнений, которые он пережил, чтобы получить ее. Валентина поняла, что разговаривать с ними было все равно, что убеждать трех котят. Ее раздражали соседки, которые, хотя и были добрыми по натуре, казалось, не имели в жизни никаких других интересов, кроме своего господина, его желаний и удовольствий.

Валентина возненавидела все это — наготу, бесконечную возню с ее телом, как будто она была птицей, которую ощипывали, перед тем как зажарить, и розовый аромат бальзама, которым они красили ей губы. Из-за грима и украшений она чувствовала, что больше не является Валентиной Сен-Мишель, леди Бэрроуз. Она не была настоящей.

Прошла неделя. Две недели. Шакир видел, что Валентина близка к безумию из-за своего строгого режима. Измученная бесконечными тоскливыми разговорами с Гюльфемой, Сах и Хазаде, она проводила большую часть времени, вышагивая в целях моциона по дому. Это возмущало остальных женщин, которые предпочитали малоподвижный образ жизни.

— Я еду сегодня в город, — объявил Шакир однажды утром. — Попытаюсь получить разрешение для тебя гулять в саду, Накш. Ты похожа на тигрицу в клетке и должна, как я понимаю, получить свободу и свежий воздух. Не пытайся запугать моих евнухов в мое отсутствие. Они доложат мне о твоем поведении, и я накажу тебя, если ты не послушаешься. Ты достаточно умна, чтобы понять, что я сделаю так, как говорю. — С этими словами он ушел.

Остров Тысячи цветов был просто высокой скалой на Босфоре. Он высоко тянулся вверх над темными водами пролива и был обитаем только в своей верхней части, где посреди сада стоял Звездный дом. Шакир торопливо спустился по ступеням, выбитым в скале острова, к каменному причалу у его подножия. Там его ждал каик, который прислали за ним по сигналу, поданному им утром. Евнух вошел в лодку и, усевшись, дал сигнал гребцам.