Горячая весна 2015-го - Михаил Луговой

Хейли хотел выключить телевизор, когда в зал вошел русский, но там вновь начали рассказывать о ведущемся штурме Калининграда, и он ограничился тем, что выключил звук.

– Я прождал вас целый день, мистер Осокин, – недовольно сказал госсекретарь. – Что это за манера не являться на самим же назначенную встречу? Телевизор смотрели?

Русский проигнорировал шпильку, как ни в чем не бывало раскладывая по столу какие-то бумаги. Хейли в его молчании почудилось что-то зловещее, но он отогнал от себя эту мысль.

– Или вы пришли попрощаться? Учитывая, что сейчас творится в анклаве, нашим с вами контактам осталось всего несколько часов, а потом они потеряют всякий смысл.

– Да, вы совершенно правы – потеряют. – Осокин ослепительно улыбнулся, посмотрел зачем-то на часы и указал госсекретарю на кресло. – Не хотите ли присесть, мистер Хейли?

Тот сел, машинально прикидывая, что же такого может сообщить ему этот русский. В анклаве до разгрома их частей оставались считаные часы, вероятность военных успехов, подобных позавчерашнему разгрому бригады, по мнению американца, была слишком мала, но Осокин совсем не выглядел расстроенным.

– Ну, что там у вас? – недовольно спросил американец.

Осокин не торопился. Он извлек из лежащей перед ним папки какой-то документ на официальном бланке и потряс им в воздухе, одновременно глядя на часы.

– Не паясничайте, господин советник, – сказал госсекретарь по-русски. – Давайте сюда, что там у вас.

– Я не могу отдать вам эту бумагу еще тридцать секунд, – ухмыльнулся тот, откровенно забавляясь ситуацией. – Впрочем, черт с вами. Берите.

Он протянул американцу листок. Хейли внезапно понял, что от волнения не может прочитать ни строчки, и полез в карман за очками.

– Копии этого документа, – сказал русский, – переданы правительствам всех государств, ведущих сейчас боевые действия против Российской Федерации. Прямо сейчас он передается в Вашингтон по прямой линии между столицами наших стран. Через десять минут несколько ядерных устройств будут подорваны вблизи американских берегов и в районе крейсирования американских боевых кораблей.

– Вы не посмеете… – начал Хейли.

Очки прыгали в его внезапно задрожавших пальцах, никак не желая раскрываться.

– Кретин! – рявкнул Осокин, моментально подтверждая репутацию неполиткорректного грубияна, которую имел в дипломатических кругах. – Наши ракеты уже в полете. До подрыва им осталось десять, то есть уже девять минут! Это предупреждение, от их взрыва никто не пострадает. – Он помолчал и добавил: – Я надеюсь.

Госсекретарь наконец справился с очками и впился в ровные строчки текста.

– После их подрыва у вас останется ровно пять часов на прекращение боевых действий, – уверенным голосом заявил русский. – До полуночи по московскому времени. Если к этому моменту вооруженные силы Соединенных Штатов и их союзников не прекратят огонь, мы заявляем о том, что подвергнем как войска, так и стратегические объекты стран Коалиции ядерной бомбардировке.

– Oh shit! – выдохнул американец и вскочил на ноги с такой поспешностью, что полумягкое кресло повалилось на бок, грохнув о дорогой дворцовый паркет пластмассовым подлокотником.

– Далеко собрались? – осведомился Осокин. – Можете не торопиться. Ваш президент получил этот же ультиматум одновременно с вами, так что связываться с ним сейчас бесполезно. Я предлагаю вам провести это время здесь, а когда там, – он указал на телевизор, – покажут грибок на фоне статуи Свободы, тогда и запросите инструкции. Потом я пойду собирать журналистов. Люблю пресс-конференции, а эта обещает быть особенно интересной.

– Вы маньяк, мистер Осокин! – срывающимся голосом заявил Хейли и быстрым шагом направился к дверям.

– Я знаю! – с интонацией Гери Олдмена донеслось ему в спину.

Обзорная РЛС Национальной гвардии, развернутая возле маяка «Точка Арена» в сотне километров к северу от Сан-Франциско, обнаружила подлетающие с северо-запада крылатые ракеты, когда они проходили траверз отмеченного маяком мыса. Курс ракет не оставлял сомнений в цели, на которую они были направлены. Десять минут назад НОРАД все же объявил общую тревогу всем силам ПВО, поэтому батарее комплексов «Пэтриот» на полуострове Рейс было приказано открыть огонь немедленно. «Пэтриот» получал целеуказание со спутников, но для малозаметных ракет, опустившихся на подходе к американскому побережью до высоты в пятнадцать метров, это оказалось неэффективным. Тем не менее их собственная батарейная РЛС, развернутая в угрожаемый сектор, по информации, переданной через терминал системы JTIDS, обнаружила цели над морем на дистанции в тридцать километров без особого труда. Куда хуже оказалось то, что наклонные пусковые установки зенитного комплекса имели ограничение по углу наведения и для обеспечения кругового обстрела оказались развернутыми по азимутам, лежащим на сто двадцать градусов друг от друга. Времени на их разворот не было, и приближающиеся ракеты встретил огонь только одной пусковой. Командир батареи, как и предписывалось уставом, атаковал две приближающиеся цели двумя ракетами каждую. И только после их выхода из контейнеров понял, что стрелять больше нечем. Перезарядка занимала не меньше двадцати минут, разворот уже заряженной – не менее пяти.

Четыре зенитные ракеты уничтожили две крылатых. Майор, командующий батареей, мог бы быть доволен – одной из пораженных ракет оказалась Х-102. Большинство блокировок, удерживающих заряд от срабатывания, при подходе к побережью США были сняты, и подрыв боеголовки должен был состояться в момент, когда аппаратура «Глонасс», измеряющая оставшиеся до цели километры, выдаст «0». Взрывчатка, которая должна была обеспечить имплозию, то есть равномерное обжатие плутониевой сферы, и обеспечить этим начало цепной реакции, при поражении зенитной ракетой детонировала. Но детонация была неравномерной, к тому же ударная волна и град металлической шрапнели успели нарушить геометрию боезаряда. Поэтому детонация не привела к началу цепной реакции, распылив ядовитую плутониевую начинку и осколки ее урановой оболочки над океаном. На небольшой всплеск помех операторы радара просто не обратили внимания.

Через две минуты, когда полет ракет привел их в зону огня второй пусковой, дистанция до них уменьшилась до пятнадцати километров. На этот раз майор не торопился. Он видел на экране пять целей и был намерен поразить максимум из них. Две крылатые ракеты перестали существовать. Третьей целью опять оказалась Х-102.

Боеголовка зенитной ракеты взорвалась от нее сверху и сзади. Основной удар приняли на себя почти пустые баки, остатки топлива в которых немедленно воспламенили оперение и двигатель ракеты. Шрапнель вдребезги разнесла приборный блок с электронными схемами управления и приемником «Глонасс» и, как консервную банку, вскрыла урановую оболочку. Но геометрия плутониевой сферы не пострадала, и напряжение с чудом уцелевшего электрогенератора через несколько коротких замыканий пошло на блок поджига. Последней блокировкой, защищающей заряд от подрыва, осталась блокировка по высоте. В момент достижения точки прицеливания ракета должна была сделать «свечу». Взрыв происходил при достижении высоты пятисот метров по данным радиовысотомера. Левое крыло ракеты отвалилось, и она начала падать, все больше кренясь на левый борт. На высоте пяти метров крен достиг таких значений, что луч радиовысотомера оказался направленным почти параллельно поверхности и пересекся с ней как раз в пятистах метрах.