Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У Пикассо есть коллекция, – рассказывал Канвейлер. – В ней потрясающе красивые вещи: Ренуар, Дега, много Сезанна и два Ленена. Но только сейчас, когда он приехал в Вовнарг, все они, наконец, предстали всеобщему взору»{851}. Были и другие свидетельства упорного стремления Пикассо расширять свои владения в течение последних двух десятилетий его жизни. По словам Николя Пиньона, сына Элен Пармелен и Эдуарда Пиньона, «в особняках Пикассо, красивых и огромных, было множество комнат, и в каждой из них произведения искусства не только украшали стены, но и лежали прямо на полу, заполняя собой все пространство»{852}. «Когда я впервые посетила Нотр-Дам-де-Ви, – рассказывала Кристин Пиот, один из четырех экспертов, проводивших инвентаризацию работ Пикассо после его смерти, – меня сразу же поразило, что в центре дома перед лифтом на мольберте была установлена картина «Памятник испанцам, павшим за Францию». Я почувствовал себя так, словно находилась на испанской территории. Нет, даже где-то в промежуточном пространстве – посольстве или консульстве»{853}.
С 1954 года маэстро жил с Жаклин Рок, с которой познакомился двумя годами ранее в Валлорисе. Она стала его последней музой, а с 1961 года – и женой. Эти два якоря – юг Франции и Жаклин – крепко держали Пикассо в тот период, придавая ему ощущение внутренней опоры. Художник продолжал свои творческие эксперименты и в сотрудничестве с Люсьеном Клергом[172] занялся фотографией обнаженной натуры. «Моему отцу тогда было девятнадцать, – рассказала мне Анн Клерг. – Пикассо научил его созиданию»{854}. Еще одним страстным увлечением мастера стала коррида. Кроме этого, вместе с братьями Кроммелинк[173] он работал над гравюрами, при этом продолжая с неизменной скоростью создавать картины. И всегда в работах Пикассо присутствовал его собственный неповторимый стиль – одновременно нежный и брутальный, каннибалистический – как, например, в вариациях на тему шедевров Делакруа, Веласкеса, Мане, Гойи и Рембрандта.
Для своих последних выставок, которые прошли в Папском дворце (одна в 1970 году, а вторая – уже после смерти мастера – в 1973-м) Пикассо, пренебрегая всеми условностями, включая возраст, написал откровенно эротические работы. Однако очень немногие поняли суть этого проекта. Одни говорили о «непристойной мазне», другие – об «ужасных каракулях», третьи – о «старческой сексуальной одержимости». Квентин Лоранс, который сейчас руководит галереей Луизы Лейрис[174], придерживается иного мнения: «Я помню эти необычные выставки. Больше всего на меня произвела впечатление атмосфера гигантского пространства с беспорядочно развешанными на стенах картинами, словно настоящая инсталляция, создававшая ощущение абсолютной свободы. Пикассо работал лихорадочно, ненасытно, одержимо, создавая необыкновенные, ослепительные картины. Это была кульминация его творчества, восклицательный знак в карьере художника, стоявшего лицом к лицу со смертью»{855}. Среди множества других работ особенно выделялись две картины: «Художник и ребенок» (The Painter and the Child, 1969) и «Молодой художник» (The Young Painter, 1972). Своим величием они напоминали о сущности траектории жизни, которую, казалось, ничто не могло изменить.
В отличие от всех тех художников, которые с возрастом умеряли свои амбиции, Пикассо их расширял: приступил к масштабному проекту, объединявшему эпохи и континенты. Маэстро сочинил грандиозную оперу, в которой, как всегда, был одновременно композитором, музыкантом и дирижером. Он наполнил ее своими любимыми персонажами – матадорами, мушкетерами, женщинами и животными – и изобрел собственные единицы измерения времени и пространства.
В то же время в ближайшем окружении Пикассо и за его пределами с большим энтузиазмом проходили чествования художника. Двадцать пятого октября 1956 года он отпраздновал свой семидесятипятилетний юбилей в мастерской «Мадура» вместе с гончарами Валлориса. Пять лет спустя в том же городе состоялись торжественные мероприятия в честь его восьмидесятилетия. Празднования продолжились в 1966-м, когда Пикассо исполнилось восемьдесят пять. В 1971 году его девяностолетие отмечалось концертами в Арле и Ниме, а также корридой с участием известного матадора Луиса Мигеля Домингина и музыкальными вечерами с гитаристом фламенко Манитасом де Плата. В октябре того же года Большая галерея Лувра представила восемь работ Пикассо из французских государственных коллекций, а Париж присвоил художнику звание почетного гражданина города. Крупные ретроспективы открылись в Лондоне, Торонто, Монреале и Токио, а на площадях Осло, Стокгольма и Чикаго установили скульптуры, созданные мастером. Были организованы торжества по случаю вручения Пикассо второй Международной Ленинской премии мира[175].
Тем временем интеграция Пикассо продолжалась по всему миру. Девятого марта 1963 года на основе личной коллекции Сабартеса, которую он передал в дар Барселоне, и, прежде всего, благодаря его очень тонким политическим переговорам с местными властями, в старинном барселонском дворце Агилар открылся Музей Пикассо. Пять лет спустя, когда Сабартес умер, маэстро сделал подарок музею в виде своей удивительной серии «Менины» (Las Meninas) из пятидесяти восьми картин по мотивам Веласкеса{856}, а чуть позже пожертвовал и внушительное количество юношеских работ, таким образом тайно вторгшись на территорию Франко. Однажды в Мужене солнечным зимним днем 1971 года художника посетил Уильям Рубин (в то время директор департамента живописи и скульптуры нью-йоркского Музея современного искусства) и предложил обменять небольшую картину Сезанна из музейных запасников на скульптуру Пикассо «Гитара» (1912–1913) – экспериментальную работу кубистического периода, выполненную из картона, веревки, проволоки и куска металла. Пикассо же решил просто подарить музею это произведение, тем самым мастерски закрепив свое присутствие в Нью-Йорке – городе, который он никогда не посещал.
58
Возрождение старых споров
Как бы ни хотелось Пикассо раствориться в мире средиземноморских гончаров, тревоги прошлого иногда неожиданно всплывали. Как, например, 1 февраля 1959 года, когда он получил такое послание от Анри Ложье, ставшего к тому времени членом исполнительного совета ЮНЕСКО: «Дорогой Пабло! Руководитель администрации генерала де Голля хочет предоставить Вам французское гражданство. Так что если Вы согласны, счастливы, польщены и тому подобное, то, по всей видимости, с этим не возникнет никаких трудностей. Франция не будет возражать, если Вы при этом сохраните испанское гражданство. Но проблема заключается в другом: к сожалению, есть вероятность (хотя и не абсолютная), что в этом случае испанское правительство лишит Вас гражданства. В настоящее время мы ведем переговоры с представителями Испании в ЮНЕСКО. Я Вам сообщу, как только у меня