Богиня маленьких побед - Янник Гранек

Энн подумала о платье, купленном на День благодарения: просто удивительно, как обычная тряпка может изменить человеческую судьбу. Она не стала вырывать у француза бесполезные обещания, позволила ему спокойно уйти и повесила красное платье в шкаф – вместе со всей своей горечью.

Ей не терпелось тоже сделать Адель подарок. В последние несколько недель она долго над ним размышляла, потом полдня бродила по лихорадочным улицам Нью-Йорка, до тех пор пока не зашла в «Macy’s» и на одном из поворотов не остановилась перед роскошным домашним халатом. Возмутительный ярлык с ценой молодая женщина предпочла не заметить – через него обретал смысл существования пухлый конверт отца. В Принстон, с этим чудом из золотистой парчи, подбитой кашемиром, Энн вернулась на седьмом небе от счастья. И прекрасно представляла себе какой триумфальной императрицей будет выглядеть в этом пышном наряде госпожа Гёдель. Адель развернула подарок и ахнула.

– Какая красота! Вы с ума сошли, халат стоил вам целого состояния!

– Нет, если быть точной, то моего состояния на него не хватило бы. Но в этом домашнем манто вы будете выглядеть сногсшибательно.

– В домашнем манто? Чего люди только не придумают! Но мне не по себе. Это… как-то чересчур.

– Но плакать вы хотя бы не будете?

Они улыбнулись друг другу. Момент был испорчен внезапным появлением Глэдис. Она запаслась подарками для каждого. Энн была озадачена – лично она принесла лишь коробку шоколадных конфет. Готовая в любое мгновение прийти в восторг, она открыла пакет из восхитительной розовой бумаги и вытащила флакон, издававший горьковатый запах, явно не из числа самых приятных. Она обняла Глэдис, не осмелившись спросить, что находится внутри – конфитюр или же мазь для волос. От пожилой дамы исходили точно такие же флюиды. Та упорхнула раздавать подарки дальше, потрясая в воздухе непомерными помпончиками своего свитера. Адель взглянула на свой презент: набор вышитых носовых платков невообразимых цветов и оттенков.

– Везет вам.

– Главное, я избежала встречи с Элвисом Аароном Пресли. Этим вечером у него наверняка концерт… там, на небесах. А кто был этот Асактер? Из его послания я не поняла ровным счетом ничего.

– Блуждающая душа. Едва завидев проход, они тут же в него прыгают и портят нам сеансы.

– Что ж они так! Даже умереть толком не умеют!

– В вечности надоедливых зануд прямо пруд пруди. Все зависит лишь от умения сосредотачиваться. Чистая математика.

– Чей дух будем вызывать в следующий раз? Вашего мужа?

– Он терпеть не мог, когда его беспокоили во время сиесты.

– Вам хотелось бы опять с ним поговорить?

– Я клала ему на шею руку, он склонял голову, и необходимость в словах отпадала сама собой.

Энн сделала глоток мерзкого пенистого пойла, стараясь не особо кривиться.

– А меня вы позовете, когда я отправлюсь на тот свет?

– Я оставлю открытым окно. На тот случай, если…

В какой-то момент она подумала, что пожилая дама обнимет ее и расцелует. Но приступ стыдливости ее от этого удержал.

– С Рождеством, Адель!

– Frohe Weihnachten, Fräulein Maria!

С этими словами пожилая дама повесила на шею Энн гирлянду, и та сразу стала похожа на кочевую гавайку.

– Я вполне могу сделать это за вас.

– Нет, голубушка, это мое дело.

Она похлопала меня по руке.

– В таком случае пора немного подкрепиться!

Элизабет ушла на кухню, и я осталась сидеть перед горой бумаг, сваленных на ковре в гостиной. Чтобы пройти через это последнее испытание, требовалось запастись мужеством.

На похоронах Курта нас было так мало. Несколько седовласых стариков, желавших как можно быстрее со всем покончить, да горстка пожилых женщин в черном: Дороти без Оскара, Лили без Эриха. Мужчины уходят первыми, так уж устроена жизнь. Дрожа всем телом, я ухватилась за руку Элизабет. Из длинного авто вынесли гроб. Произнес ли кто трогательные, проникновенные слова? Я не помню. Хотя вообще-то в Институте они должны были расщедриться на речь. После того как я переступила порог морга Кимбл, в памяти почти не осталось воспоминаний. Только цветы: я бросала красные розы на гроб до тех пор, пока его не покрыла земля. Для камелий был не сезон. С 19 января Курт почивал под стелой из темно-серого мрамора. В двух шагах от моей матери. Нет, беспокоить его она не будет – мама всегда спала как убитая.

С подносом в руках вернулась Элизабет. Мы выпили по чашке чая и похрустели печеньем под снисходительный треск дров в камине, изначально утомленном усилиями, которые ему только предстояло приложить.

– Как поступим, Адель?

– В первую очередь надо соблюдать хронологический порядок. На некоторых коробках уже приклеены ярлыки. В отношении остальных Курт не оставил никаких распоряжений. Марки – отдельная история. Рудольф их продаст. Он с удовольствием превратил бы в звонкую монету и весь архив, но я не доставлю ему такого удовольствия.

– А насчет остальных бумаг?

– Я буду разбирать, вы – раскладывать на разные кучки.

– Глядя на этот кавардак, я никогда бы не заподозрила вашего мужа в дотошности и щепетильности, которая так была ему присуща!

– Он ничего не выбрасывал. Должно быть, находил в этом определенную логику.

В последний раз наведу для Курта порядок. Я всю свою жизнь только тем и занималась, что вычищала мир, чтобы его не поглотила эта проклятая энтропия. Неужели у всех женщин одна и та же судьба? Сначала породниться, из любви или потребности в надежной поддержке, а затем носить на руках того, кто, как предполагалось вначале, будет незыблемой опорой. Неужели это наш общий удел? Братья, отцы, возлюбленные, друзья – неужели мы явились в этот мир только для того, чтобы без конца выручать их из беды? Неужели только с этой уморительной целью Бог наградил нас бедрами и грудью? Что нам остается, когда спасать больше некого?

Приводить в порядок воспоминания.

– Он либо строчит каракули, либо вообще переходит на стенографию. Я от этого с ума сойду.

– Адель, вам надо немного отдохнуть. Мы и так просидели за этим занятием три дня. Архив вполне может немного подождать.

– Я предпочитаю покончить с ним как можно быстрее. Все эти записи были для него чрезвычайно важны.

Разбор архива застыл на месте. Я не могла погружаться в бумаги, не возвращаясь в прошлое: то фотография, то сделанная его рукой пометка, то газетная статья. Ни одна живая душа не выдержала бы этой ядовитой ностальгии, пропитывавшей меня капля за каплей. Опись имущества превратилась в трепанацию жизни.