Демоны рая - Михаил Кликин

Бездельничать дальше было невозможно. Яр собирался и шел к арестанту.

Тот действительно ждал; действительно был голоден и скучал.

Места в гниющей, но крепкой тюрьме было предостаточно, несмотря даже на объемные груды мусора. Дощатые полы были сняты давным-давно, и космач спал на голой земле. Яр, впрочем, успел наносить в барак немного соломы, а среди мусора попадалось кое-какое тряпье. Но космачу, кажется, было чуждо стремление хоть к какому-то уюту. Солому он растаскал по всему помещению, а найденные тряпки использовал исключительно в качестве игрушек. И не только тряпки. Ржавые железки, глиняные черепки, деревянные плашки — все, что можно было раскопать в кучах мусора, годилось космачу для непритязательных игр. Он гнул железо, выкладывал на земляном полу примитивные узоры из керамических осколков, строил башенки из обрезков дерева. Но он все бросал, когда приходил Яр.

Они здоровались каждый на свой манер.

— Привет, косматый, — говорил Яр, поднявшись на пружинистый непрочный настил, где в незапамятные времена хранили сено.

— Угр, — отзывался великан, глядя вверх и радостно скалясь.

Яр кидал ему мясные обрезки, хрящи и кости. Тонкой струйкой лил воду в пятиведерную лохань-поилку. А, закончив дела, садился на жерди настила и, свесив ноги, начинал разговаривать с космачом.

— Дурак ты, — напоминал он ему каждый раз. — Поперся со мной, и вот тебе результат: сидишь в грязи в четырех стенах. А убежал бы тогда в лес, как я тебе предлагал, и жил бы себе вольно, как раньше.

Космач ворчал. Слов у него в запасе было негусто, и Яр даже вроде бы понял, что означают некоторые из них: «храб» — «вверх», «бросать», «ррар» — «пища», «есть», «гарб» — «человек», «существо». Яр все ждал, когда космач воспользуется своими телепатическими способностями. Но тот, будто подросток-идиот, с открытым ртом смотрел на сидящего наверху человека-кормильца и ронял капли слюны себе на грудь.

Впрочем, иногда Яру думалось, что космач понимает куда больше, чем это может показаться.

— Ты бы хоть подмигнул мне, что ли, если понимаешь, о чем я тут с тобой судачу, — говорил Яр, невольно перемежая свою речь людскими словечками. — Или головой качнул бы… Не хочешь? Ну и ладно.

Они не так много времени провели вместе — всего-то восемь дней прошло с момента пленения космача, и Яр не сомневался, что рано или поздно они научатся гораздо лучше понимать друг друга. Иногда он даже собирался спуститься вниз, чтобы коснуться великана, установить с ним более тесный контакт, без которого, вероятно, была невозможна передача мыслей. Но каждый раз останавливался. Он был уверен, что космач не сделает ему ничего плохого. И все же не решался спрыгнуть на земляной пол. Не то что-бы боялся… Но…

Яр пересказывал космачу новости, жаловался на жизнь и вспоминал о городе. Возвращаться в деревню он не спешил — Леры дома все равно не было, электричество в их избу подавалось лишь к вечеру, а подзаряжаемой батареи крохотного медийного центра, висящего в деревянной рамочке на стене, хватало только на пять минут работы. Так что дома было скучно и тоскливо.

Яр смотрел на космача и воображал, как однажды они вместе выйдут из этого грязного сарая и прогуляются вдоль частокола, держа направление к воротам. Он представлял, какими глазами будут смотреть на них жители деревни, собравшиеся за бревенчатой стеной, и невольно улыбался. Да, такой приятель есть не у каждого…

Космача в деревне боялись. Им уже пугали непослушных детей, и Яр не раз слышал, как собравшиеся в кружок люди, посматривая в его сторону, громко решают, а не подпалить ли им какой-нибудь ночью старый барак. Яр надеялся, что дальше разговоров дело не пойдет, но пылающий сарай и мечущийся в огне Угр снились ему едва ли не каждую ночь. Он просыпался с колотящимся сердцем, сползал с кровати и, накинув на плечи теплую шубу Леры, выходил на крыльцо поглядеть, не видно ли над крышами изб рыжего зарева.

Пожалуй, только Айван мог изменить настроения селян. Но старику давно стало на все наплевать. Он вел растительную жизнь: мало ел, много спал, тихо сидел у окна. Редко от него можно было услышать хоть какое слово. Всю власть разделили меж собой его старые друзья, а также охромевший охотник Георг и искалеченный проводник Ларс.

Ларсу теперь до всего было дело. Вечерами он часто заходил в гости к Яру и Лере. Пил горячий чай с брусничным листом и сухой малиной, обильно потел и устало ругался. От него Яр узнал о возвращении посланных в пустошь связных. Новости те принесли невеселые: почти все убежища, устроенные в черте города, разорены хурбами, погибли сотни людей, в том числе несколько проводников. Немногочисленные выжившие рассеялись в пограничной зоне. Военные пытаются отыскать их, но даже военные не знают, что делать дальше.

А вот в деревне жизнь потихоньку налаживалась. Охотники опустошили свои лабазы, настреляли свежей дичи, Фрэнк из далекого людского села принес муки и зерна, выменянного на мясо, — изобилия, конечно, не случилось, но голод людей больше не мучил.

— Мясоедов после голода стало больше, — рассказывал Яр космачу. — Я и сам пробовал, но только птицу. И рыбу еще ел. Копченую.

Когда рассказывать было нечего, Яр просто сидел на краю настила, свесив ноги, и, вынимая из большого таза мясные обрезки, бросал их космачу. Тот пастью ловил лакомство, тихонько ворчал и довольно щурился. Такая игра ему нравилась.

А потом Яр отправлялся домой. И снова слушал неприятный шепот за спиной и ловил обрывки разговоров о том, что неплохо бы спалить старый барак вместе с мусором и космачом, и устало объяснял встречным знакомым, что решение не убивать людоеда было принято совместно, а не им одним…

Дома было тепло и тихо. Дома можно было запереться и залезть в угол за горячей печкой. Можно было включить медийник и целых пять минут слушать музыку или смотреть видео. Можно было взять пачку старых рекламных буклетов, выцветших и засаленных, и полистать их, завидуя недоступному теперь изобилию. На полке стояли книги и журналы, несколько самодельных головоломок, коробка с костяшками домино и аж пять штук никому не нужных полумертвых коми. Яр иногда включал их, хотя давно уже выучил наизусть скудное содержимое их памяти: снимки незнакомых людей, простенькие мелодии, закрытые паролем заметки, примитивные игры с заполненными до самого верха таблицами рекордов.

Свой «сэй двенадцать» Яр доставал редко. У него слезы наворачивались на глаза, когда он смотрел на родной стильный коммуникатор, так уютно лежащий в руке. В этом маленьком приборе заключалась вся его прошлая жизнь: интересные видео и фото, служебные отметки, ключи, логи, трэки, закладки, записи — все, что так долго собиралось и что сейчас не имело никакого смысла. Коми доживал последние дни — он не каждый раз включался, а если и начинал работать, то работал недолго: или экран, поморгав, потухал, или система подвисала, или ошибки сыпались одна за одной. Яр еще надеялся вытащить из памяти прибора хотя бы семейные снимки и, опасаясь какого-нибудь глобального сбоя, стараясь лишний раз не включать «сэй».

Когда возвращалась Лера, тоска отступала. Можно было отложить коми, убрать журналы, поставить на место так и не собранную головомойку и выбраться из запечного угла.