Кавказская Атлантида. 300 лет войны - Яков Гордин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был момент, когда Петербург готов был санкционировать компромисс. Черкесы не были к нему готовы.
Отчасти это объяснялось их туманными представлениями о возможностях империи, отчасти — ложными надеждами, которые внушали им английские эмиссары, надеждами на помощь европейских государств, в первую очередь Англии. Большинство кавказского генералитета во главе с Барятинским отчаянно противилось такому варианту.
Милютин вспоминал:
«Мысль о поголовном выселении из гор всего туземного населения и занятия всей предгорной полосы сплошь казачьими станицами — вообще не одобрялась в Петербурге и вызывала сильные возражения… В отношении горцев говорили, что предположенная слишком жестокая мера доведет их до озлобления и отчаянного сопротивления»[184].
Выбор стратегии в конечном счете зависел именно от кавказского генералитета и той информации, которой он снабжал Петербург.
Тот же Милютин рассказал, как принималось в 1860 году роковое для черкесов решение:
«Главным предметом совещаний был план военных действий в Закубанском крае. В этом вопросе существенно различались взгляды генерал-лейтенанта Филипсона и графа Евдокимова. Первый отстаивал мнения, изложенные в прежней его записке; основная мысль его заключалась в том, что горское население западной половины Кавказа совершенно отлично от населения восточной, что к нему вовсе не применим тот образ действий, который привел к таким успешным результатам в Чечне и Дагестане, что крутые меры против шапсугов и убыхов только вызовут вмешательство европейских держав, особенно Англии, которая не признает прав России на восточный берег Черного моря. По мнению Филипсона, следовало мерами кроткими при содействии Магомет-Эмина достигнуть на всем Западном Кавказе такой же степени покорности, какая уже была достигнута относительно абадзехов и натухайцев, стараясь упрочить нашу власть в этом крае только занятиями некоторых укрепленных пунктов, проложением дорог, рубкою просек, введением управления сообразно быту и нравам племен в духе гуманном, не препятствуя торговым сношениям прибрежных горцев с Турцией и т. д.
Нельзя не подивиться такому оптимизму Григория Ивановича Филипсона, тридцать лет прослужившего на Кавказе (именно в западной части его) и, стало быть, имевшего довольно времени, чтобы убедиться, как смотрят горцы на гуманность и кротость и как мало можно полагаться на их изъявления покорности»[185].
Думаю, что Филипсон отнюдь не был наивен, знал горцев не хуже своих оппонентов и никаких иллюзий не питал. Это явствует из его мемуаров. Он был стратегически мудрее Милютина, не говоря уже о Евдокимове. Именно потому, что он четверть века прослужил на Западном Кавказе и понимал его особость, он и хотел, чтобы черкесский мир стал составной частью общероссийского мира. Он прекрасно понимал все трудности и опасности этого пути, он знал все особенности горского характера. Но он был сторонником процесса с фундаментальными результатами, сторонником постепенной адаптации горцев к миру европейских представлений и поэтапного, а не одномоментного включения их в общеимперский организм или же полного, по возможности, изъятия их из подвластного России пространства.
Милютин вспоминал:
«После Филипсона высказал свое мнение граф Евдокимов. Ему не стоило большого труда победоносно опровергнуть иллюзии бывшего начальника Кубанской области. С обычными ясностью, отчетливостью, простотой изложил граф Николай Иванович свой план действий, основанный на прежних предположениях, поддерживаемых самим главнокомандующим и состоящий в том, чтобы решительно вытеснить из гор туземное население и заставить его или переселиться на открытые равнины позади казачьих станиц, или уходить в Турцию… Само собой разумеется, что мнение графа Евдокимова взяло верх и предметом обсуждения оставались только способы исполнения его плана»[186].
В ясности и простоте плана Евдокимова заключалась и его сила, и его принципиальная порочность. Он давал несомненный тактический выигрыш. Во-первых, как представлялось, легко решалась проблема колонизации. Во-вторых, учитывался важный геополитический фактор, о котором говорили и думали все, кто занимался судьбой Кавказа. Фадеев в «Письмах с Кавказа», публиковавшихся в «Московских ведомостях» в 1864–1865 годах, а затем вышедших отдельным изданием, писал:
«Перевоспитать народ есть дело вековое, а в покорении Кавказа главным элементом было именно время, данное нам, может быть, в обрез, может быть, в последний раз, для исполнения одной из жизненных задач русской истории. Было бы чересчур легкомысленно надеяться переделать в данный срок чувства почти полумиллионного варварского народа, искони независимого, искони враждебного, вооруженного, защищаемого неприступной местностью, предоставленного постоянному влиянию всей суммы враждебных России интересов… В случае же войны Кавказская область стала бы открытыми воротами для вторжения неприятеля в сердце Кавказа»[187].
В этих опасениях был некоторый смысл. Во время Крымской войны, когда на театре военных действий у русского командования катастрофически не хватало войск, — франко-англо-турецкий экспедиционный корпус превосходил русскую полевую армию не только по качеству вооружения, но и численно, — на Кавказе стояло более двухсот тысяч закаленных солдат. Командование не решалось сколько-нибудь существенно ослабить Кавказский корпус, опасаясь массированного удара со стороны горцев в случае вражеского десанта на Черноморское побережье.
Однако опасения эти были преувеличены. Горцы не выступили не только из-за концентрации русских войск, но и потому, что сомневались в реальных возможностях Турции.
Их потенциальная агрессивность не в последнюю очередь была результатом полувековой политики империи. Хотя еще в конце 1830-х годов Николай Николаевич Раевский-младший, командовавший Черноморской линией, предлагал иные — компромиссные — варианты, построенные на уважении горских традиций и экономическом вовлечении горцев в отношения с российской властью.
Филипсон, служивший под командованием Раевского, — он был у него начальником штаба, — в значительной степени развивал через двадцать лет идеи, воспринятые у своего командира и наставника.
Окончательно судьба черкесов была решена осенью 1861 года, во время поездки Александра II по Кавказу.
16 сентября император принял депутацию от абадзехов, убыхов и шапсугов. Мы уже знаем из воспоминаний Милютина, о чем просили горцы и что ответил император, адресовав их к генералу Евдокимову.
Реакция горцев была вполне предсказуема:
«Горские депутаты уехали из лагеря крайне разочарованные и недовольные; ожидавшая возвращения их толпа, узнав об ответе “падишаха”, пришла в сильное волнение, и партия, клонившая дело к покорности, должна была умолкнуть. Убыхи и шапсуги постановили решение — продолжать войну с русскими до последней крайности; абадзехи же положили выждать еще до новых переговоров с графом Евдокимовым»[188].
Читайте новые книги:
Пять книг, которые не только помогут полюбить чтение, но и научат читать правильно и вдумчиво
- 2021
- Блог
Политкорректность. Дивный новый мир - Леонид Ионин
- 2021
- Политика
Моя армия. В поисках утраченной судьбы - Яков Гордин
- 2021
- Историческая проза
Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах
- 2021
- Научная фантастика
Арабы и Халифат - Исаак Фильштинский
- 2021
- Историческая проза