Демон пробуждается - Роберт Энтони Сальваторе

Едва увидев Пони в пещере, я сразу понял, что люблю ее, дядя Мазер, — не меньше, чем в тот роковой день на гребне холма. Я люблю ее, и мир для меня расцветет новыми красками, если я смогу обнять Пони и почувствовать ее дыхание на своей щеке.

Элбрайн Виндон

— Они думают, что я совсем свихнулся! — жизнерадостно взревел Эвелин. — Хо, хо, знай наших! — Элбрайн глянул на Смотрителя, но тот лишь плечами пожал; его мнение о монахе не слишком отличалось от только что высказанного. — Знаюсь с кем ни попадя, так они считают. Ох, а что бы с ними стало, узнай они, что я обедал с кентавром!

— Если бы они знали о Смотрителе то, что известно мне, то относились бы к нему с уважением, — высказал свое мнение Элбрайн, — а иначе он может и затоптать их.

Кентавр проглотил огромный кусок баранины и громко рыгнул.

— Хо, хо, знай наших!

Эвелин был очарован кентавром, да и всем остальным тоже. Он вообще чувствовал себя здесь как дома — такого ощущения он не испытывал со времени самых первых месяцев своего пребывания в Санта-Мир-Абель, когда еще понятия не имел, что творит церковь Абеля. В Элбрайне он нашел человека, к которому испытывал самое искреннее уважение, стоика, озабоченного судьбой мира, готового выступить против любых проявлений зла и несправедливости. И Полуночник мог отличить дурное от хорошего, не формально, а по существу; Эвелин рассказал ему всю свою историю, и Элбрайн судил его не по писаным законам, а в соответствии со своими — очень близкими к идеалу — понятиями о справедливости.

Теперь Эвелин ночи проводил в Дундалисе, Сорном Луге или На-Краю-Земли, а дни — в лесу с Пони и Элбрайном, а иногда и с необычными друзьями последнего, такими как Смотритель или удивительный конь Дар. Здесь Эвелин нередко испытывал то ощущение почти божественного присутствия, которого ему так не хватало все последние годы. Единственное, что его огорчало, это потрясение, от которого, по-видимому, никак не могла оправиться Пони после возвращения в родные места. Она мало общалась с ними обоими, предпочитая прогулки в одиночестве, в основном неподалеку от Дундалиса; прошлое никак не желало отпускать ее. Эвелин понимал девушку, но очень переживал, что не может ничем ей помочь.

Смотритель взял волынку и заиграл на ней печальную, берущую за душу мелодию, вызывающую в воображении Эвелина образы пологих холмов, пшеничных полей и виноградных лоз далекого Юманефа. Он вспоминал мать, надеялся, что с отцом все в порядке. Конечно, Джейсон Десбрис ничего не знал о сыне, но теперь он мог не беспокоиться о нем: Эвелин был счастлив.

На вершине холма неподалеку от этого места Пони тоже слышала мелодию, которую выводила волынка, и мысленно вернулась в дни своего беззаботного детства, когда они с Элбрайном… Ах, Элбрайн! Воспоминания о том роковом дне по-прежнему оставались с ней, но теперь не давили таким тяжким грузом. Сейчас, когда Элбрайн был рядом, она постепенно начала воспринимать трагедию более отстраненно и… да, почти смирилась со своей судьбой.

И еще она начала понимать, что не только страх и боль заставляли ее похоронить ужасные образы прошлого в глубине сознания, но и чувство вины. Множество людей погибло, а она уцелела. Почему именно она?

Но ведь не все погибли, не все! При виде Элбрайна чувство вины ослабевало. Теперь истина предстала перед ней во всей своей наготе — и Пони чувствовала, что у нее хватит сил принять ее; а если не хватит, то рядом Элбрайн, всегда готовый протянуть ей руку помощи. Впервые за долгие годы Пони не чувствовала себя одинокой.

— Ты что, не пойдешь сегодня ночью в деревню? — спросил Элбрайн, видя, что монах продолжает сидеть у костра.

— Джилл… Пони пошла в Дундалис, а я, пожалуй, останусь тут.

— Смотри. Ветер холодный, а земля жесткая.

Зима и впрямь быстро набирала силы.

— Хо, хо, знай наших! — Эвелин рассмеялся. — Тебе и не снилось, какие трудности мне приходилось выносить, друг мой. Глядя на меня, этого не скажешь, верно?

Элбрайн улыбнулся и посмотрел на монаха; в самом деле, под жирком, которым тот оброс, трудно было разглядеть крепкий костяк.

— Нет, эту ночь я проведу здесь, — продолжал Эвелин. — По-моему, пора начать выплачивать тебе мой долг.

— Долг?

— Я обязан тебе жизнью, и Пони тоже.

— Я не мог поступить иначе, — ответил Элбрайн.

— И я рад этому! Хо, хо, знай наших!

Элбрайн улыбнулся и покачал головой.

— Значит, ты составишь мне на эту ночь компанию и таким образом выплатишь свой долг?

— Нет, это все пустяки, — ответил монах. — А если я буду слишком часто навязывать тебе свою компанию, то мой долг от этого только увеличится! — он расхохотался, но смех быстро угас, лицо приняло серьезное выражение. — Расскажи мне о своем коне.

— У меня нет коня.

— А Дар?

— Дар не мой, — объяснил Элбрайн. — Дар свободен и никому не принадлежит.

— Это даже еще лучше, — непонятно ответил Эвелин и достал свою сумку.

Пока монах рылся в ней, у Элбрайна просто челюсть отвисла при виде яркого многоцветного сверкания множества драгоценных камней. Да, церковь Абеля можно понять!

В конце концов монах нашел то, что искал, и показал камень Элбрайну; это была бирюза.

— Дар сейчас неподалеку? — спросил он.

Элбрайн медленно кивнул; его разбирало любопытство.

— Ты хочешь применить к нему какую-то магию?

— Ничего такого, что коню не понравится, — успокоил его Эвелин.

Они вместе углубились в ночной лес и нашли жеребца на залитом лунным светом поле; он спокойно щипал траву. Эвелин попросил Элбрайна подождать на краю поля, а сам медленно зашагал к Дару, вытянув руку с камнем и что-то негромко говоря нараспев.

Элбрайн затаил дыхание. Как среагирует гордый, дикий и, между прочим, очень сильный Дар? Если внезапно ринется вперед, то запросто может затоптать Эвелина.

Однако жеребец ничего такого не сделал. Он лишь негромко заржал, когда Эвелин остановился прямо перед ним. Монах продолжал что-то говорить нараспев — у Элбрайна возникло чувство, будто тот беседует с конем, — и, вот удивительно, Дар его слушал! Спустя довольно долгое время Эвелин знаком приказал Элбрайну подойти к ним.

Монах все еще что-то нашептывал коню, а тот стоял совершенно спокойно, вскинув голову.

Эвелин протянул бирюзу Элбрайну.

— Заканчивай, — сказал он.

Не имея понятия, что нужно делать, Элбрайн взял камень. Однако расспросить монаха ни о чем не успел, внезапно услышав или, скорее, ощутив что-то вроде призыва. Он заглянул в темные глаза коня и понял, что этот призыв исходит от него! Элбрайн недоуменно воззрился на жеребца, перевел взгляд на бирюзу и только тут заметил, что камень нагрелся и мерцает не в лучах луны, а своим собственным, внутренним, светом.