Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953 - Джеймс Хайнцен

4 О 1930-х гг. см.: Shearer D. Policing Stalin’s Socialism: Repression and Social Order in the Soviet Union, 1924-1953. New Haven, CT, 2009; Hagenloh P. Stalin’s Police: Public Order and Mass Repression in the USSR, 1924-1941. Baltimore, MD, 2009. Обзор административной истории политических преследований в 1920-х гг. см.: Finkel S. An Intensification of Vigilance: Recent Perspectives on the Institutional History of the Soviet Security Apparatus in the 1920s // Kritika. 2004. Vol. 5. No. 2. P. 299-320. Пример тайного милицейского надзора за одним видным украинским академиком см.: Shapoval Iu. The Mechanisms of the Informational Activity of the GPU-NKVD: The Surveillance File of Mykhailo Hrushevsky // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. No. 2/4. P. 207-230. О государственных практиках надзора и сбора информации в первые годы советской власти в сравнительном ключе см.: Holquist P. «Information Is the Alpha and Omega of Our Work»: Bolshevik Surveillance in Its Pan-European Perspective // Journal of Modern History. 1997. Vol. 69. No. 3. P. 415-450.

5 Глубокое исследование вопроса, насколько те или иные люди считали хищение государственной собственности «политическим» или контрреволюционным преступлением, не входит в задачи данной главы. Разумеется, некоторые партийные руководители в 1947-1948 гг. оказывали экстраординарное давление на Министерство юстиции, прокуратуру и Верховный суд, требуя карать обвиняемых как можно строже. Риторика, трубившая о необходимости защищать государственную собственность и тем самым не допускать ущерба интересам социалистического государства, сопровождала эту кампанию. В конце 1952 – начале 1953 г. внимание с новой силой стало уделяться в особенности политизации «организованных» и «крупных» хищений государственной собственности. Как указывают Питер Соломон и другие, характеристики «политического преступления» в УК РСФСР 1926 г. столь расплывчаты, что чуть ли не все преступления можно было счесть «контрреволюционными». Статья 58 определяла «контрреволюционное» преступление как «всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов… или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции». В любой момент и по любой причине власти могли на время политизировать почти любое преступление (Solomon P. H., Jr. Soviet Criminal Justice under Stalin. Cambridge, 1996. P. 28). «Временная политизация» хищения государственной собственности происходила в связи с выходом августовского указа 1932 г. (преследование по которому практически прекратилось в 1933 г.) и указа от 4 июня 1947 г., который оставался чрезвычайно политизированным около года. Тем не менее между указом от 4 июня 1947 г. и политическими преступлениями существовал ряд различий. В послевоенный сталинский период хищениями государственной собственности занималась обычная милиция, к ответственности за них привлекали обычные прокуроры в обычных судах. Преследование имущественных преступлений не носило характера «политических» дел и процессов. Отношение общественности к государственной собственности и ее хищению в сталинскую эпоху -важная тема, которая еще ждет исследования.

6 Статистика, собранная Верховным Советом за 1940-1955 гг., опубл.: История сталинского Гулага: Конец 1920-х – первая половина 1950-х гг.: В 7 т. М., 2004-2005. Т. 1. С. 611-612.

7 Fitzpatrick S. Signals from Below: Soviet Letters of Denunciation of the 1930s // Journal of Modern History. 1996. Vol. 68. No. 4. P. 831-866; Kozlov V. A. Denunciation and Its Functions in Soviet Governance: A Study of Denunciations and Their Bureaucratic Handling from Soviet Police Archives, 1944-1953 // Ibid. P. 867-898. Эти статьи помещены в специальном выпуске «Журнала современной истории», посвященном практикам доносительства. В предисловии к выпуску, написанном Фицпатрик и Геллатли, доносы определяются как «стихийные обращения отдельных граждан к государству (или другим властям, например церковным), содержащие обвинения других граждан или должностных лиц в злоупотреблениях и косвенно или прямо призывающие к их наказанию» (Journal of Modern History. 1996. Vol. 68. No. 4. P. 747).

8 В двух важных статьях Дэвид Ширер утверждает, что в советском случае индивидуальное доносительство и агентурные сети были не столь значимы в милицейской работе 1930-х гг., как полагают ученые: Shearer D. Social Disorder, Mass Repression, and the NKVD during the 1930s // Cahiers du monde russe. 2001. Vol. 42. No. 3. P. 505-534; Idem. Elements Near and Alien: Passportization, Policing, and Identity in the Stalinist State, 19321952 // Journal of Modern History. 2004. Vol. 76. No. 4. P. 835-881. По окончании «большого террора» и массовых операций в 1938 г. и далее во время войны на первый план снова вышел прямой надзор, органы внутренних дел и партия в своей политике отошли от метода облав на определенные категории населения путем массовых чисток, сосредоточившись на упорядочивании милицейских процедур и операций. Милицейская работа опять начала строиться на классической опоре на следствие и сети осведомителей. Хозяйственные и имущественные преступления снова стали главной мишенью милицейского следствия, а информаторы ОБХСС и следственный аппарат – важнейшими элементами стратегий борьбы с имущественными и должностными преступлениями и спекуляцией.

9 В отличие от доносов, анализируемых Шейлой Фицпатрик, Владимиром Козловым или Синтией Хупер (Hooper C. V. Terror from Within: Participation and Coercion in Soviet Power, 1924-1964: Unpublished PhD diss. Princeton University, 2003).

10 Эта осведомительная сеть обычно требовала длительных личных отношений между милицейским куратором и осведомителем. В доступных архивах нет никаких писем с доносами от осведомителей. Имеются только сохранившиеся служебные материалы органов внутренних дел: доклады, приказы, ведомственная корреспонденция.

11 Постановление, подписанное Сталиным и Молотовым, опубл.: История сталинского Гулага. Т. 1. С. 305-308.

12 ГА РФ. Ф. 9492. Оп. 2. Д. 49. Л. 275. Закон признавал «должностными лицами» всех, кто постоянно или временно занимал какую-либо должность в любых политических, общественных и хозяйственных организациях государства, включая администрацию заводов и фабрик, председателей колхозов и совхозов, профсоюзных работников.

13 Там же. Ф. 9415. Оп. 5. Д. 95. Л. 1-2.

14 О кампании 1947 г. против расхищения социалистической собственности см., в частности: Solomon P. H., Jr. Soviet Criminal Justice under Stalin. P. 410-412; Gorlizki Y. Rules, Incentives and Soviet Campaign Justice after World War II // Europe-Asia Studies. 1999. Vol. 51. No. 7. P. 1245-1265; Idem. De-Stalinization and the Politics of Russian Criminal Justice, 1953-64: Unpublished PhD thesis. University of Oxford, 1992.

15 См.: Александров Г. Ответственность недоносителей по указам Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. // Социалистическая законность. 1950. № 7. С. 26-33. «Правда» 15 декабря 1952 г. писала о людях, которые не информировали власти о хищениях и растратах, совершаемых их родными, и утверждала, что членов семей преступников самих нужно наказывать за недонесение.