Шотландия: Путешествие по Британии - Генри Воллам Мортон

Это история чрезвычайно заинтересовала меня. Я только что вернулся с Лариг-Гру, и рассказ старого охотника волновал меня куда больше, чем вечерние новости из радиоприемника. В тот миг я был готов (ну, или почти готов) пройти лишние пять миль, чтобы увидеть подобное зрелище собственными глазами. И что же, поинтересовался я, орел убил самочку? Нет, он преследовал ее почти целую милю — бедная олениха была ни жива ни мертва от страха, — а затем преспокойно развернулся и улетел прочь…

Я подошел к двери и выглянул наружу. Луна только-только выплывала на небо — огромная осенняя луна. Узкая каемка медового цвета появилась над темной главой Карн-Вора, и золотое свечение разлилось по вершине горы. Каждый утес, каждый камень обрели свою тень, и это было фантастическое зрелище. Казалось, вся красота и вся грусть ночи сосредоточились здесь, в этом месте…

— А теперь пойдемте, я покажу вам вашу постель, — сказал старый охотник.

Я сдвинул наушники. Оркестр в одном из лондонских отелей как раз завершил очередную танцевальную композицию. Мне было слышно, как танцоры, шаркая ногами, возвращаются к своим золоченым стульям! Никогда еще огромный блестящий Лондон не казался мне столь выморочным и нереальным, как в ту осеннюю ночь на шотландских холмах.

Вместе с хозяином я поднялся на второй этаж. Выяснилось, что он уступил мне собственную спальню. Я попытался было протестовать, но без особого успеха. Нет, он предпочитает лечь внизу и самолично проследить, чтоб мои башмаки не загорелись и не спалили ему дом. Он был столь великодушен и при том столь непреклонен, что я сдался. Навсегда запомню, как этот простой охотник стоял на лестнице со свечой в руке и глядел на меня с улыбкой барона, полновластного хозяина замка.

Несколько минут спустя раздался стук в дверь. Хозяин вернулся с двумя оленьими шкурами и форейторским полушубком, на пуговицах которого красовался герб герцога Файфа.

— Ночью может быть холодно, — сказал он. — Думаю, это вам пригодится.

Я расстелил на полу матрац, залез под шкуры и задул свечу. В окно светила полная луна, которая к тому времени успела выплыть на середину небосклона. Весь мир погрузился в полную, прямо-таки неправдоподобную тишину. Лунный свет падал мне на лицо и мешал заснуть. Несмотря на всю усталость, я довольно долго лежал и прислушивался к непривычным ночным звукам. Вот потрескивают поленья в очаге, вот охотник тихо ходит по комнате. Один раз я услышал в ночи тонкий отчаянный крик, который внезапно и зловеще оборвался. Должно быть, какой-то мелкий зверек вышел прогуляться при лунном свете и неподалеку от нашего дома встретил свою смерть.

Проснулся я рано утром.

За окном было серо и холодно. Я увидел, что лежу, откатившись в угол и наполовину высунувшись из-под шкур. Лениво глядя на скупой солнечный свет, падавший в наклонное окошко, я пытался определить, какая часть тела болит у меня больше всего. Тем не менее я знал, что когда-нибудь буду с удовольствием вспоминать эту историю, не без гордости рассказывать, как без всякой подготовки отшагал сорок миль. Наверное, к тому времени позабудется и мое безрадостное пробуждение, и то, как болели все мышцы тела — от головы до ног.

Но сейчас — под крышей охотничьего домика, завернувшись в розовато-коричневый кафтан кучера, который некогда служил последнему герцогу Файфу, и принюхиваясь к слабому запаху, исходившему от оленьих шкур — я отчаянно жалел себя. Интересно, что же за организм был у принца Чарльза Эдуарда, если он столько месяцев бродил по этим горам?! Или, может, он заранее, еще до приезда в Шотландию, готовился к восстанию 1745 года? И его увлечение охотой во Франции и Италии было как раз частью такой подготовки?

Так или иначе, я вылез из постели и спустился вниз. Охотник приветствовал меня скупой улыбкой и, еще раз продемонстрировав врожденную вежливость горцев, поинтересовался, как мне спалось. За окном дул холодный ветер, бледное осеннее солнце с трудом поднималось над холмами. Вчера я натемно пристроил свои бритвенные принадлежности на узком подоконнике в прихожей и сегодня с удивлением обнаружил, что моя кисточка стоит по соседству с разделанной трахеей оленя.

Позади хижины протекал маленький ручеек с ледяной водой. Я направился к нему, наскоро умылся и побрился.

— Ну вот, на сегодня осталось еще двадцать миль! — сказал я, входя в комнату и стараясь придать своему тону побольше оптимизма.

— Да-да, — рассеянно откликнулся хозяин, добавляя концентрированное молоко в чай и помешивая его ложечкой. Мне стало смешно. Что такое двадцать миль для старого охотника!

В очаге ярко пылали торфяные брикеты. Должно быть, этот огонь погаснет лишь тогда, когда хозяин навсегда покинет свою хижину. На полу перед очагом дремал пес, отблески пламени плясали на ружейных стволах, на подсохшей за ночь одежде. Мне захотелось потолковать с хозяином о женщинах, ибо я в жизни не видел дома, который бы больше нуждался в женском присутствии. Женщины часто раздражают нас своей мелочной опекой, своей фанатичной тягой к порядку. Но надо отдать им должное: они обладают какой-то мистической, непонятной властью над неодушевленными предметами, в то время как нам, мужчинам, эти самые предметы решительно отказываются подчиняться. Мужчины, одиноко живущие в такой глуши, чаще всего представляют собой жалкое зрелище. Накопленный опыт позволяет им худо-бедно обслуживать себя, но вот окружающей обстановке отчаянно не хватает того уюта и разумной организации, которые женщина привносит в любое помещение, где мужчина живет и умирает. Лишь попав в такое неухоженное холостяцкое жилье, мы начинаем понимать, сколь многим обязаны женщинам. Тем самым женщинам, которые благодаря своим неприметным талантам делают нашу жизнь столь приятной и необременительной.

Однако ни о чем таком мы не говорили за завтраком. Если и беседовали, то все больше об оленях, тетеревах и форели. Наконец я собрался с духом и встал из-за стола. Пора было в путь.

На прощание мы обменялись рукопожатием, и я пошлепал прочь по мокрой росистой траве.

День выдался настолько же прекрасным, насколько предыдущий день на Лариге был ужасен. Несмотря на раннее утро (а часы показывали только девять), солнце припекало не на шутку.

Что-то непонятное творилось с моим правым коленом: каждый шаг на спуске отдавался невыносимой болью, в то же время по ровной местности я шел вполне сносно.

Я пересек Ди неподалеку от того места, где еще в детстве едва не утонул лорд Байрон. Затем тропа привела меня на обширную, заросшую сухим вереском пустошь. Теперь вокруг преобладал безжизненный коричневый цвет, деревья и зеленая трава остались позади.

Если вам когда-нибудь придет охота совершить незабываемую обзорную экскурсию по Хайленду, послушайте доброго совета: пройдите вслед за мной эти сорок миль — от Авьемора, через перевал Лариг-Гру и Глен-Тилт, до селения Блэр-Атолл. Перед вами откроются замечательные горные пейзажи, возможно, самые эффектные во всей Европе. Я знаю, о чем говорю: мне доводилось совершать горные восхождения в швейцарских Альпах, и я до сих пор не могу понять, почему тысячи британцев забираются так далеко (и платят так дорого), когда всего в нескольких часах езды от Лондона находятся великолепные Кулинз на Скае и величественные вершины Грампианских гор. Будь я заядлым скалолазом, я бы — вместо того чтобы вступать в какой-нибудь континентальный клуб — обязательно стал бы членом Шотландского клуба альпинистов…