Завоевание Тирлинга - Эрика Йохансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Госпожа?
– Прекрати это, – прошептала она. Она зажмурилась, чувствуя, как слезы текут из-под век. Булава нащупал ее в темноте, и Келси схватила его за руку, цепляясь, словно утопающая. – Я не хочу видеть.
Она не могла держаться: казалось, ее нервной системе пришел конец. Она больше не могла контролировать мышцы ног. Булава схватил ее, мягко опуская на пол, но боль не прошла. Каждая клетка, казалось, пылала огнем, и Келси кричала в темноте, извиваясь на грубом камне.
– Снимите их, госпожа!
Келси почувствовала, что он тянет цепочки с ее шеи, и ударила его по руке. Но у нее не было сил с ним бороться. Все мышцы отказали, тело находилось во власти боли. Она попыталась откатиться, но могла только беспомощно извиваться на полу.
– Прекратите, черт подери! – Булава подсунул руку ей под шею и приподнял голову с пола, вырвав несколько локонов.
«Предупреждение, – прошептала темная часть ее сознания. – Все, что ему нужно».
Она сосредоточилась на руке, которая держала сапфиры, сперва нажала, а потом впилась. Булава крякнул от боли, но не отпустил, и Келси вцепилась в него, открывая все новые порезы.
– Я знаю, насколько ценны твои руки, Лазарь. Не заставляй меня отнимать их у тебя.
Булава замешкался, и она нажала сильнее, устремляясь к мышце, пока он не выругался и не отступил. Келси с усилием села, потом опустила голову на колени. Боль разгорелась с новой силой, на этот раз в ногах, и она поняла, что у нее нет выбора. Время Лили открыло дверь, не останавливаться же на полпути.
– Лазарь, – прохрипела она во тьме.
– Госпожа.
– Я возвращаюсь. Я не могу это остановить. – Она растянулась на полу, чувствуя, как благословенная прохлада камня касается лица. – Не пытайся снять их, пока меня не будет. Я не отвечаю за то, что может случиться.
– Продолжайте убеждать себя в этом, госпожа.
Она хотела огрызнуться на него, но Лили уже овладела ею. Разум Лили скользнул в ее собственный, как руки, натягивающие идеально подогнанную перчатку. Боль вновь померкла: Лили укрылась в своем воображении, в мечте о Лучшем мире, полях и реке, наблюдаемых с вершины холма. Келси узнала вид: Алмонт при взгляде с холмов Нового Лондона и уходящий вдаль Кадделл. Но в мечтах Лили еще не было города, только широко раскинувшаяся земля, простирающаяся до самого горизонта… чистый лист.
Келси все бы отдала за эту землю, за этот шанс, но было уже слишком поздно.
– Достаточно?
Келси издала смешок, беспомощный лающий звук. Она подняла взгляд и увидела ухмыляющееся, акулье лицо бухгалтера, и звуки умерли в ее горле.
* * *
– Я спросил, вам достаточно?
Лили моргнула, когда пот потек ей в глаза, обжигая и слепя. Она обнаружила, что, раз ответив на безобидный вопрос, становится гораздо легче отвечать на значимый. И теперь хранила молчание.
– Ах, Лили, – бухгалтер наигранно покачал головой. – Такая красивая женщина и так растрачиваете себя.
Желчь собралась в горле Лили, но она проглотила ее, зная, что, если ее стошнит, будет еще больнее. Она сморгнула пот с глаз и бросила взгляд на помощника, контролирующего коробку, высокого, лысого мужчину с мертвыми водянистыми глазами, которые, казалось, ни на чем не фокусировались. Помощник приходил и уходил множество раз, принося механизмы или записки, которые бухгалтер быстро читал. Его глаза бегали, потом снова становились похожими на печатные машинки, прежде чем он передавал записку обратно. Затем помощник снова уходил. Но теперь он остался надолго, его палец лежал на консоли, заставляющей агонию путешествовать по телу Лили. Крошечные беспроводные электроды, казалось, крепились повсюду; они еще не запихнули ни одного ей между ног, но Лили не сомневалась, что дойдет и до этого.
Она понятия не имела, сколько находилась в этой комнате. Времени не было, только передышка, которую бухгалтер дал ей, – несомненно, чтобы она могла представить, что он будет делать дальше. Она могла бы спросить его о дате, но вдруг даже это могло навести его на мысль, что что-то происходит и время имеет какое-то значение. Мышцы пульсировали, рука горела. Ей зашили рану на голове, но никто не занялся рукой, и прожженная дыра в ладони почернела, а потом прорвалась гноем, словно корочка на отвратительном пироге. Приход и уход помощника был единственным способом отмечать течение времени. Иногда бухгалтер тоже покидал комнату, выключая свет. Другой прием, догадалась Лили, – оставлять ее одну в темноте.
И все же она была не одна. С каждым прошедшим часом Лили узнавала о другой женщине все больше. Лили не смогла бы объяснить никому это ощущение, даже себе, но, тем не менее, женщина была там, лишь за тонкой вуалью, чувствуя боль Лили, ее страх, истощение. И эта женщина была сильной: Лили чувствовала эту силу, словно путеводную звезду, сияющую во тьме. Она была такой же сильной, как Уильям Тир, и эта сила подстегивала Лили, не позволяла ей открыть рот и выкрикнуть ответы, которые хотел услышать бухгалтер. Время шло, и Лили убеждалась кое в чем еще: эта женщина знала о Лучшем мире. Она видела его, понимала, жаждала всем сердцем.
«Кто ты?» – хотела спросить Лили. Но затем помощник снова нажал на кнопку, и все, что она смогла сделать, так это прижаться к другой женщине, как ребенок к коленям матери, ища утешение. Когда включилось электричество, Лили забыла о Лучшем мире. Осталась только боль, белая, горячая агония, вспыхнувшая под кожей, стирая все остальное… за исключением женщины. Лили пыталась думать о Мэдди, Дориан, Джонатане, Тире, но чувствовала себя измотанной. Несколько раз боль прекращалась, когда она уже была готова умолять их остановиться. Она подумала о своей старой жизни, в которой боялась укусов пчел, и мысль заставила ее хихикнуть, мрачным бессмысленным смешком, умершим, не успев долететь до стены комнаты. Комнаты, которая была единственным, что осталось.
– Посмейтесь, Лили. Вы можете прекратить это в любой момент.
Голос бухгалтера выдавал раздражение. Он устал, подумала Лили, и это породило новую надежду: ему же рано или поздно нужно будет поспать? Конечно, ее могут передать другому следователю, но бухгалтер не производил впечатления человека, готового выпустить дело из своих рук. Он был охотником, терпеливо дожидающимся момента, когда она откроется, и он бы не захотел, чтобы удовлетворение от этого момента досталось бы кому-нибудь еще, когда именно он сделал так много, чтобы ослабить неподатливую крышку.
Боль прекратилась, и все тело Лили осело от облегчения. Раньше она пыталась думать о светлых вещах, за которые можно было бы зацепиться, и в этот странный момент ей на ум пришла одна из них: у нее не было детей. Если бы были, эти люди, безусловно, использовали бы их сейчас. Она задумалась, не задержали ли маму, не нагрянули ли в милый загородный район в Медиа и не увезли ли ее.
– Ну же, Лили. Вы же знаете, что рано или поздно сдадитесь. Зачем это продлевать? Разве вам не хотелось бы перекусить? Разве не хотелось бы, чтобы я дал вам поспать?