мира? Бывает ли, что столь совершенная, полностью завершённая форма является чьему-то взору? Может быть, всё, принадлежащее небытию, возникает в центре его безотносительно к мысленным образам, рождается колебаниями мира, каким бы мы его ни считали? Мои глаза видят нарцисс, и это, без сомнений, нарцисс. Я, смотрящий на цветок, и нарцисс, который я вижу, прочно связаны с одним миром, и разве не это — главная черта реальности? В таком случае цветок принадлежит скорее подлинной реальности… Обуреваемый мыслями, я на миг испугался настолько, что захотел отбросить цветок на постель. Он показался мне живым. Это ощущение возникало не только из-за его материального воплощения, не только из-за формы. Возможно, как объяснил бы мой наставник Накахаси, я в тот миг узрел в центре чистого белого нарцисса, ставшего вдруг прозрачным, его душу. Учитель сказал бы, что я созерцал душу нарцисса, как он увидел после долгих испытаний душу дракона… Но я тогда был далёк от этих соображений. Если этот нарцисс не настоящий, то и я в этом мире не существую, не дышу… Я с нарциссом в руке встал с постели и отворил давно закрытое окно. В лучах раннего весеннего солнца мне в лицо толкнулся ветер, принёсший первые в этом году нежные запахи и множество звуков… Дом стоит на возвышенности, и я хорошо видел далёкий универмаг, высотные здания, всплывающие над ними воздушные шары рекламы. С ветром прилетали беспорядочные звуки. Всё выглядело чисто умытым… Я излагаю тебе не философию, не притчу. Настольный телефон, электронная строка новостей, конверт с месячным жалованьем, национально-освободительное движение, которое разворачивается в далёких неведомых странах, соперничество в мире политики… Люди склонны считать, что реальность складывается из подобных вещей. Но я, художник, создал тогда новую реальность, можно сказать, перестроил её. В мире, где мы живём, реальностью по большому счёту правит именно этот нарцисс. Я заметил, что этот белый, нежнейший, с обнажённой душой цветок, свежий цветок ранней весны, защищённый прочными, упругими листьями, есть центр реальности, её ядро. Мир вращается вокруг него, вокруг него же по определённым правилам организовано человеческое общество их города. Любые явления, возникающие на границе нашего мира, суть лёгкий трепет его лепестков, те волнуются и снова успокаиваются на стройном стебле… Я перевёл взгляд на виадук. Проезжавший по нему автомобиль сверкал в солнечных лучах утра. И почувствовал, как этот автомобиль тут же приблизился, тесно сплёлся с моим существованием. Тоже благодаря нарциссу… Я вдыхал свежий воздух сада. Никаких намёков на зелень там ещё не было, но голые деревья с чуть покрасневшими копчиками ветвей уже потеряли печальный зимний облик. Тоже благодаря нарциссу… Поистине загадочный нарцисс! С тех пор как я небрежно взял цветок в руки, мне являлись одна за другой, словно связанные цепью, самые разные вещи и отвешивали утренний поклон. Я приветствовал их, жителей одной со мной реальности и созидателей нашего с цветком мира. А их собратья, которыми я долго пренебрегал, но к которым теперь испытывал сложные чувства, возникали вновь и вновь позади нарцисса. Шагавшие по дороге люди, домохозяйка с хозяйственной сумкой, школьница, грозный мотоциклист, велосипед, грузовик, смело пересекающая проезжую часть полосатая кошка, дальний виадук, воздушный шар с рекламой, лабиринт небоскрёбов, железная дорога на подвесном мосту, глухие гудки поездов, бельё, сохнущее на окнах жилого дома, группы людей, разные постройки, сам большой город… Всё это предстало передо мной необыкновенно живо… Не стану подробно рассказывать о тех двух месяцах, когда я, день за днём восстанавливая реальность, пришёл в здоровое нынешнее состояние. Я полностью отказался от жизни затворника, которую до того вёл. Мои родные очень обрадовались. Я понемногу возвращался к работе, мною овладели обычные юношеские желания — повидать мир, побывать в незнакомых странах. Отец с этим согласился. Я решил поехать в Мексику. У тебя такой вид, словно ты мне не веришь, — с улыбкой произнёс Нацуо, завершив рассказ. — Но я собирался лишь доступно изложить свой опыт.
— Твой рассказ сам по себе, пожалуй, понятен, — мягко произнесла Кёко. — Твоё прекрасное здоровье — лучшее тому доказательство.
Однако история Нацуо произвела на неё впечатление. В его лиричности Кёко увидела обоснование собственного образа жизни. А покрасневшие щёки этого вечно спокойного, молча улыбавшегося юноши, впервые блеснувшего красноречием, говорили о сочувствии, которое она прежде не замечала.
Кёко ни на шаг не отступила от женской позиции. Её сильной стороной было утопить всё в женской логике.
— Предложи гостю ещё, — небрежно сказала она дочери. Масако с радостью отбросила тетрадь по математике и подошла налить Нацуо коньяк.
«Интересно, — подумал Нацуо, — до которого часа Кёко разрешит ей не ложиться спать?»
Он хотел бы навсегда остаться в этом доме. При мысли, что вот он уже уезжает и сегодня последний вечер перед возвращением мужа Кёко, осязаемо нахлынуло сожаление. Нацуо обвёл дом туманным взглядом. И проявились фигуры друзей былых времён. Удобно развалившись на пустых, непривычно новых креслах, они болтали, когда хотелось болтать, пили, когда хотелось выпить, уходили, когда хотели уйти, — в общем, вели себя совершенно свободно.
Задумчивый Осаму в яркой рубашке, заключённый в клетку собственной красоты, с праздным видом рассеянно опёрся на подлокотник. Сюнкити стоит у камина, напряжённый, будто в ожидании противника, на лице, привыкшем к ударам, остро сверкают глаза. Сэйитиро в скромном пиджаке, небрежно ослабив узел скромного галстука, очень пьяный, вещает:
— Мир вот-вот рухнет. Ну, вперёд, поехали!
Ощущения Нацуо сразу передались Кёко.
— Думаешь о старых друзьях? — спросила она.
— Угу, — ответил Нацуо. Это короткое признание невероятно трогало душу.
«У него вид счастливого принца. Похудевший, возмужавший, хлебнувший лиха, овладевший даром рассказчика счастливый принц. Это уже не то счастье. Когда-то он говорил, что никогда не был так счастлив, как в детстве. Что сделал с ним нарцисс? Может ли такое быть, чтобы цветок нарцисса на самом деле затмил абсолютное счастье его детских лет? Я ещё могу кое-что ему объяснить».
И Кёко сказала вслух:
— Хорошо, что ты отправляешься путешествовать. В Мексике, должно быть, полно смуглых, красивых женщин. Ты уже знаешь, как с ними обращаться?
Нацуо покраснел и не ответил. Больше слов Кёко его испугало поведение Масако. Десятилетняя девочка, услышав слова матери, подняла коротко стриженную голову от учебника по математике, которым была вроде как увлечена, и пристально уставилась на Нацуо. Её глаза влажно поблёскивали от любопытства, но были доброжелательны. Это был взгляд старшей женщины, которая, наблюдая со стороны и сочувствуя юноше, с нетерпением ждёт его ответа.
На улице поднялся ветер, через окно было видно, как трепещут листья деревьев. Но ветер с дождём не сотрясали
