Дом Кёко - Юкио Мисима

Она не замечала, что причиной её храброго признания была уверенность в том, что Сэйитиро зависит от неё социально и финансово.

Постепенно она успокоилась. Вытерла слёзы, улыбнулась, к ней вернулся обычный цинизм. Поддразнивая Сэйитиро, произнесла:

— Ты очень добрый. Сейчас я это хорошо поняла.

Фудзико попыталась улыбнуться настолько неискренне, насколько возможно. Улыбкой продажной женщины, которую она, встречаясь с Фрэнком, часто репетировала.

Сэйитиро, по обыкновению, уловил причину, почему он решил скрыть от жены скандальные толки об отношениях Фрэнка и Джимми. Он принял решение уважать выдуманные чувства, фантастический грех, беспочвенные признания жены. Она подготовила эту сцену на всякий случай, поэтому он, как никогда не ругал её готовку, не стал ругать и созданные ею чувства. Если их ранить, иллюзии разобьются, это погрузит Фудзико в новую волну отчаяния и когда-нибудь станет первым шагом к разрушению хрупкой реальности, которую он построил. А он должен дожить до дня крушения.

Уважение чужих иллюзий стояло первым пунктом в правилах Сэйитиро. Это было основным смыслом жизни и главным условием, чтобы прожить её абсолютно неискренне и абсолютно несерьёзно.

И Сэйитиро снова погрузился в «чужую роль», где были усвоенные, привычные простодушие и искренность, приветливый голос и грубоватая прямота, свойственная спортсменам.

— Главное — это репутация, — произнёс он. — Пусть всё останется нашей тайной, нельзя открывать её даже лучшему другу. Близкий друг всегда возвращает память о чём-то, а если хранить тайну между нами, она постепенно забудется. От Фрэнка я потребую серьёзно задуматься над поведением. Сразу примемся искать новую квартиру. В крайнем случае можно опять немного пожить в гостинице. В Верхнем Манхэттене есть тихие, недорогие гостиницы. Для тебя это тоже хорошая возможность отбросить навязчивые мысли и начать активно общаться с неприятными японками. Чем быть одной, лучше скучать среди сплетниц. Там эти сплетни похожи на чириканье птичек. Мужчины все так живут.

— Я сделаю, как ты говоришь, — отозвалась Фудзико.

Сэйитиро постарался надеть печальное лицо:

— Я очень устал. Но не знаю, смогу ли уснуть после твоих рассказов.

Он нарисовал образцовую картину, и Фудзико на этот раз словно протрезвела. Ей стало жаль мужа, душа у неё болела.

— Я плохая жена, да? В Нью-Йорке среди японских жён я точно самая плохая. Но с завтрашнего дня я стану другой. Теперь я хочу во всём быть хорошей женой. Давай приготовлю горячий гоголь-моголь. Согреешься и сможешь заснуть.

— Да, сделай горячий гоголь-моголь, — согласился Сэйитиро и растянулся на ковре перед камином.

* * *

Несмотря на отменную выдержку, постепенно Сэйитиро обнаружил, что ему больно. Доказательством тому стало и спешное письмо Кёко, где он выложил всё начистоту.

«Я стал рогоносцем. Ещё и беспримерно чудаковатым рогоносцем», — написал он в первой строке.

Ему почему-то вспомнилась ночь в начале лета, когда по пути с работы он пошёл купить себе женщину, а потом азартно сражался на детских игральных автоматах, списанных из американской армии. Робкая попытка вернуть каплю веры в себя. У него, однако, лучше получалось успокоить чувства громкими словами:

— Во всяком случае, я завершил служение обману.

А всё лишь потому, что он придержал случайно попавший в руки козырь. Благодаря чему и выиграл. Он не знал, получилось бы иначе проявить самообладание. Сэйитиро желал чужие желания. Но вряд ли кто-то из тех, других, хотел бы стать рогоносцем.

Случайность победы и служение неудаче оставили после себя ощущение, словно он прошёл по опасному мосту. На работу позвонила мадам Ямакава, представилась именем Кимура. В трубке звучал её прерывистый голос.

Она сообщила о вечеринке, которая должна состояться в пятницу вечером в малоизвестной гостинице Верхнего Вест-Сайда. Кубинский сахарозаводчик Ромеро арендует весь девятый этаж. На весёлый разгул приглашено около пятидесяти гостей.

Сам Ромеро, какой-то родственник кого-то из правительства Батисты, заключил договор с американцами по управлению плантациями. Он держит казино в Гаване и, пользуясь случаем, тайно поставляет оружие антиправительственным войскам — всё это Сэйитиро услышал от мадам в баре, где они встретились вечером.

Мадам преобразилась и веселилась, как девочка. Сэйитиро, расчувствовавшись, что было не в его характере, выболтал всё о «грехе» жены тем же тоном, каким говорил в доме Кёко.

— В Нью-Йорке полно женщин, которым так и хочется соблазнить гея. У вас другой случай, благодарите Бога, что ваша жена — женщина другого типа. Ей просто было тоскливо. Это как инсценировать самоубийство: она лишь хотела привлечь ваше внимание. Но если она так поступила, то вы сегодня вечером можете делать что угодно. Больше мне сказать нечего. Да, к сегодняшней вечеринке стоит приготовить кошелёк. Будет много женщин лёгкого поведения, приехавших из Гаваны заработать.

Потом она, будто неожиданно вспомнив, спросила:

— Да, а этот, как его, приятель вашей жены, американец…

— Фрэнк?

— Да, Фрэнк. С ним вы уже поговорили?

— На следующий день прижал, задал ему жару. Он так благодарил, что я не открыл его тайну жене, прямо плакал от радости. Странная психология. Я ему пригрозил: протянешь ещё раз руки к моей жене, всё про тебя расскажу. Он согласился бы, чтобы ему отрезали руки.

— Ещё хочу спросить, как вы узнали его тайну?

— Как только мы приехали в Нью-Йорк, Джимми по работе бывал у нас на фирме, сблизился со мной. Как-то вечером мы вместе выпивали, он выложил мне всё про себя и Фрэнка, пытался и за мной ухаживать. Я, естественно, ухаживания отклонил, тогда он предложил быть друзьями, даже квартиру нам сдал.

— Да вы просто олицетворение красивого, мужественного восточного мужчины. Геи лучше женщин чувствуют сексуальную привлекательность мужчин. Женщинам следует у них учиться. Корысть и неразумный нарциссизм делают женщин невосприимчивыми к мужской привлекательности. И из-за своей слепоты они многое теряют.

В девять вечера Сэйитиро и мадам Ямакава прибыли на такси в гостиницу. Вокруг было тихо, тянулись зимние аллеи Риверсайд-парка на Гудзоне. В тесном вестибюле из бара на углу слышался женский хохот и визг, словно кого-то щекотали.

Пока они ждали лифта, женский смех не смолкал. В остальном было тихо. Полный мужчина средних лет, скорей всего итальянец, сосредоточенно листал бухгалтерскую книгу за столом неподалёку от стойки регистрации. Судя по индикатору, с двенадцатого этажа лифт медленно спустился до седьмого, тут же, будто передумав, опять пошёл наверх и остановился на девятом.

Наконец приехал лифтёр. Нажимая им кнопку пальцем в белой перчатке, он подмигнул и выдал:

— Сегодня вечером даже лифт напился.

В свете с низкого потолка лифта мадам Ямакава выглядела весьма импозантно: приспущенное с плеч пальто из серебристой норки, светло-лиловое атласное платье и такая же шляпка. Она умела одеваться, делала частью образа даже