Ангелочек - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Такое в долине случается впервые, — сказал на местном диалекте один из посетителей.

— Нет, лет шестьдесят назад одна девушка подверглась, похоже, такому же насилию на хуторе Льер, — ответил другой по-французски.

— Мадам, речь идет о вашей служанке? — спросила Жерсанда. — Бедная малышка умерла?

— Да, Господи Иисусе! — простонала хозяйка.

Обеспокоенные приездом жандармов, жители деревни сбегались к таверне. Вопросы сыпались со всех сторон: все хотели знать, что случилось.

— Спокойно, господа! — приказал бригадир. — Ночью было совершено преступление. Речь идет о Марте Пикар, которую все вы хорошо знаете. Ее изнасиловали, изувечили и убили. Расследование будет долгим и трудным, поскольку в Масса и Бьере все праздновали День святого Иоанна. Впрочем, в других деревнях тоже.

Потрясенная Жерсанда закрыла глаза. Она хорошо понимала, что хотел сказать жандарм: по всей долине пылали костры, мужчины были пьяны и в толпу местных жителей мог затесаться случайный приезжий. Вероятно, преступник был уже далеко. Все громко переговаривались. В таверне стоял шум, подобный гудению роя разъяренных пчел.

«Но почему? Почему? — спрашивала себя Жерсанда. — Люсьена в Тулузе… теперь эта прелестная служанка».

В общем зале страсти накалялись. Люди входили в раж и требовали объявить охоту на человека. Пробил час подозрений и клеветы. То здесь, то там выкрикивали имена соседей, которых считали виновными и заслуживающими наказания. Это была возможность разрешить старый спор из-за земельного надела или гектара леса, породивший вражду. Жерсанда, устав от суматохи, решила подняться в свою комнату.

«В одном я уверена: тот акробат, о котором рассказывала Анжелина, не может быть виновным, поскольку он убежал в Бордо, — думала старая дама, поднимаясь по лестнице. — Увы! Убийства молодых девушек не так уж редки. С тех пор как на земле появились люди, некоторые мужские особи испытывают потребность удовлетворить свои похотливые желания силой, а потом убить свою жертву».

В комнате, погруженной в полумрак, было прохладно и тихо. Жерсанда подошла к окну и бросила взгляд на площадь перед церковью. Там толпились люди. Одни судачили между собой, другие расспрашивали жандармов, стороживших лошадей. Жерсанда увидела молодого мужчину, внешность которого смутила ее. Он был одет, как все местные жители: в черные штаны и просторную полосатую рубашку. У него были короткие вьющиеся волосы и загорелая кожа, как у крестьянина. Он был довольно привлекательным, лет тридцати, с правильными чертами лица, не искаженными дефектами или шрамами. Наконец он, наклонив голову вправо и скрестив руки на груди, пошел прочь.

«У меня такое впечатление, что я его уже где-то видела, — сказала себе Жерсанда. — Нет, я что-то путаю. И все же, у него особенная походка, мощная шея, плечи… По его манере держаться, полбу, бровям можно подумать… Можно подумать… О, знаю! Он напоминает мне Вильяма. Какая же я глупая! Сколько лет прошло, а мое сердце так же сильно бьется. Я прекрасно помню его, свою единственную любовь, своего единственного любовника. Как щемит в груди, с левой стороны…»

Погрузившись в воспоминания о сладостном моменте своей жизни, Жерсанда закрыла глаза, прижав руки к сердцу.

— Вилли, я называла тебя Вилли, когда мы лежали, прижавшись друг к другу, в кибитке, среди костюмов и париков. Это был настоящий восточный базар. Наш базар. Ты смеялся, потому что мы при каждом движении глубоко проваливались в солому.

Старая дама тихо шептала эти слова, часто дыша от волнения. Вернувшись в настоящее, она открыла глаза в надежде вновь увидеть мужчину, сумевшего пробудить столь дорогие ей воспоминания. Но она напрасно выискивала его среди зевак. Он исчез.

В груди Жерсанды защемило от печали и одиночества. Она беззвучно оплакивала не только трагическую участь молодой служанки, но и свои прежние ошибки, которые стоили ей жестоких угрызений совести и множества бессонных ночей.

— Вся моя жизнь была наполнена тщеславием и эгоизмом, — рыдала старая женщина, лежа на кровати. — Господи, я могу исповедаться только тебе и только ты можешь судить меня, когда пробьет мой последний час[53]. И это к лучшему. На земле никто не простит мне моего поступка. Ни моя верная Октавия, ни славная Анжелина, и уж тем более мой ребенок. Ребенок, которого я принесла в жертву…

Жерсанда горячо молилась, прося о прощении за совершенные ошибки, в том числе и за самую греховную. Она солгала своей служанке в тот самый вечер, когда наняла ее горничной, да и Анжелине тоже. Как она могла признаться, что тридцать лет назад не устояла перед отвратительным шантажом?

«Я так давно рассказываю эту сказку, что порой сама начинаю в нее верить, — думала Жерсанда. — У меня такое впечатление, что я действительно пережила то, о чем говорю. И это терзает меня. Душераздирающая история, в которой мне отведена роль мученицы. Но все это ложь, Господи, и ты это знаешь. Я не отдавала двухнедельного сына монахиням, нет. И никогда мои родители не предлагали усыновить его, воспитывать под крышей их дома. Устроившись служанкой, я целый год жила со своим малышом. Потом, отчаявшись, я написала матери, умоляя ее принять нас. Ответ был достоин суровости моих родителей, их непримиримости: я, Жерсанда де Беснак, могу возвратиться в отчий дом и там искупить свою вину, но они никогда не согласятся принять байстрюка… И я пожертвовала невинным дитя, славным мальчиком, который по ночам спал, прижавшись ко мне, ради безумной жажды безопасности, богатства, уюта. Я устала быть нищенкой, жалкой служанкой. С тех пор я не изменилась… Я не выношу нищеты, по-прежнему люблю красивые вещи, дорогие ткани, изысканные безделушки. Ради богатого наследства я бросила свое единственное сокровище, своего Жозефа. Господи, сжалься надо мной, я больше не могу так! Я заслуживаю только смерти. Верни жизнь молодой служанке и вместо нее забери меня…»

Мертвенно-бледная, с крупными каплями пота на лбу, старая дама задыхалась, впав в безграничное отчаяние.

— Я бросила сына, — говорила Жерсанда, позволив своим мыслям вырваться наружу. — А когда, после смерти своих родителей, захотела забрать своего дорогого ребенка, поскольку наконец стала свободной и богатой, то узнала, что он сбежал из монастыря, где воспитывался. Я больше никогда его не увижу… Он должен ненавидеть мать, бросившую его буквально в преисподнюю. О, Господи!

Жерсанда, мучимая голодом и жаждой, подумала, что наступает агония, настолько она вдруг ослабела. Но тут в дверь постучали.

— Мадам, что с вами? — крикнула хозяйка таверны. — Я снизу слышала, как вы разговариваете сами с собой. Откройте! Я принесла вам еду и свежую воду, ведь время обеда уже прошло.

Старая дама пришла в себя. Она с трудом встала и отперла дверь.

— Я подумала, что вы заболели, узнав о смерти бедной Марты. У меня тоже колики. Держите, здесь яйца, сваренные вкрутую, зеленый салат, жареная свинина и немного вина.