Жестокие слова - Луиз Пенни

— Страшнее всего на свете.

— И что же это было? — спросил Гамаш.

— Не знаю. Отшельник не успел рассказать конец — его убили. Но я думаю, он его вырезал.

— Что это значит? — спросил Бовуар.

— У него было что-то в полотняном мешке, но он мне эту вещь никогда не показывал. Правда, он видел, что я все время поглядываю на этот мешок. Я никак не мог удержаться. А он только посмеивался и говорил, что когда-нибудь покажет мне, что там.

— А когда вы нашли Отшельника убитым? — спросил Гамаш.

— Мешок исчез.

— Почему вы не сказали нам об этом раньше? — рявкнул Бовуар.

— Потому что тогда мне пришлось бы признаться во всем — и в том, что я его знал, что брал у него скульптурки и продавал их. Он таким образом обеспечивал мое возвращение — раздавал свои сокровища понемногу.

— Опытный наркоторговец, — сказал Габри без обиды, но и без удивления.

— Как Шехерезада.

Все посмотрели на Гамаша.

— Кто? — спросил Габри.

— Это симфоническая сюита Римского-Корсакова. По «Тысяче и одной ночи».

Трое недоуменно смотрели на него.

— Восточный царь на ночь брал себе в спальню девушку, а наутро убивал ее, — пояснил старший инспектор. — И вот он взял Шехерезаду. Она знала, что ее ждет, а потому заранее составила план.

— Убить царя? — спросил Габри.

— Лучше. Каждую ночь она рассказывала ему сказку, но оставляла ее незаконченной. И он оставлял ее живой, потому что хотел услышать конец.

— Может быть, Отшельник делал это, чтобы сохранить свою жизнь? — недоуменно спросил Бовуар.

— В некотором роде — да, — ответил Гамаш. — Ему, как и Горе, требовался собеседник, и, возможно, он достаточно хорошо изучил Оливье и понимал, что кормить его обещаниями — это единственный способ заставить его приходить снова и снова.

— Это несправедливо. Вы выставляете меня шлюхой. Я не только брал его вещи. Я помогал ему в огороде, приносил еду. Он немало получил от меня.

— Да, получил. Но и вы тоже получили немало. — Гамаш сплел пальцы своих больших рук и посмотрел на Оливье. — Кем был убитый?

— Он взял с меня слово хранить тайну.

— Тайны для вас важны. Это я понимаю. Вы были добрым другом Отшельника. Но теперь вы должны сказать нам, кто он был.

— Он приехал из Чехословакии, — сказал наконец Оливье. — Звали его Якоб. Фамилии своей он не называл. Он приехал сюда с падением Берлинской стены. Я думаю, мы не понимали, какой там царил хаос. Я помню, что думал о том, как, наверное, радуются эти люди, которые наконец-то обрели свободу. Но он говорил о других вещах. Все государственные институты были разрушены. Наступило беззаконие. Ничто не работало — ни телефоны, ни железные дороги. Самолеты перестали летать. Он говорил, что это было ужасно. Но и время для побега — идеальное. Для того, чтобы выбраться оттуда.

— Все, что было у него в этой хижине, он привез с собой?

Оливье кивнул:

— За американские доллары — он называл их твердой валютой — можно было организовать что угодно. У него были связи со здешними торговцами антиквариатом, он продал им кое-что из своих сокровищ, а вырученные деньги использовал на подкуп чехословацких чиновников. И ему помогли вывезти его коллекцию. Он погрузил все в контейнер, который доставили в порт Монреаля. Затем он поместил свои вещи на хранение и стал ждать.

— Чего?

— Пока не найдет дома.

— Сначала он побывал на островах Королевы Шарлотты, верно? — спросил Гамаш.

Помедлив, Оливье кивнул.

— Но он там не остался, — продолжил Гамаш. — Он хотел покоя и тишины, но там начались протесты, люди приезжали туда со всего мира. Поэтому он уехал. Вернулся сюда. Поближе к своим сокровищам. И решил найти себе место в Квебеке. В местных лесах.

И снова Оливье кивнул.

— А почему он выбрал Три Сосны?

Оливье отрицательно покачал головой:

— Не знаю. Я спрашивал, но он не отвечал.

— И что случилось потом?

— Как я уже сказал, он приехал сюда и стал строить себе хижину. Когда домик был готов, он стал понемногу привозить сюда свои сокровища. На это ушло какое-то время, но он никуда не спешил.

— А те сокровища, что он привез из Чехословакии, — они принадлежали ему? — спросил Гамаш.

— Я никогда не спрашивал, а он ничего об этом не говорил. Но я не думаю, что они принадлежали ему. Уж слишком он боялся. Я знаю, он прятался от чего-то. От кого-то. Но я не знаю от кого.

— Вы представляете, сколько мы из-за вас потеряли даром времени? Боже мой, и что только было у вас в голове? — сказал Бовуар.

— Я все время думал, что вы найдете убийцу и тогда вся эта ерунда останется в тайне.

— Ерунда? — переспросил Бовуар. — Вот как вы об этом думаете? Словно это несущественные подробности? Как мы, по-вашему, могли найти убийцу, если вы нагромоздили горы лжи, вынудив нас метаться по всей округе?

Гамаш чуть приподнял руку, и Бовуар заставил себя податься назад. Он глубоко вздохнул.

— Расскажите нам о Воо, — попросил Гамаш.

Оливье поднял голову, посмотрел усталыми глазами. Он был бледен, изможден, за неделю состарился лет на двадцать.

— Вы же сказали, что это кличка обезьянки, которая принадлежала Эмили Карр.

— Я тоже так думал, но потом много размышлял об этом. Мне кажется, для убитого это слово имело еще какое-то значение. Что-то личное. Пугающее. Мне кажется, оно было оставлено в паутине и вырезано в дереве как угроза. Это было что-то такое, о чем знали, вероятно, только убийца и убитый.

— Тогда зачем спрашивать меня?

— Затем, что Якоб мог сказать вам об этом. Сказал или нет, Оливье?

Гамаш сверлил Оливье взглядом, требуя от него правды.

— Он мне ничего такого не говорил, — ответил наконец Оливье.

Этот ответ был воспринят с недоверием.

Гамаш не сводил с него взгляда, прилагая все силы, чтобы увидеть — что там, за наслоениями лжи. Или же Оливье на сей раз сказал правду?

Гамаш встал. У двери он остановился, повернулся. Оливье был как выжатый лимон. Не осталось ничего. По крайней мере, Гамаш надеялся на это. С раскрытием каждой лжи Оливье словно срывал с себя кусок кожи. И теперь он сидел в бистро с содранной кожей.

— А что случилось с молодым человеком? — спросил Гамаш. — Из этой притчи. Гора нашла его?

— Видимо, да, — ответил Оливье. — Ведь он мертв, верно?

Гамаш принял душ и побрился в гостинице, переоделся. Кинул взгляд на свою кровать с ее чистыми, хрустящими простынями, отогнутым одеялом. Как ему хотелось лечь! Но он не стал слушать песни сирен, и вскоре они с Бовуаром прошли по деревне в оперативный штаб, где их ждали агенты Лакост и Морен.