Широкий Дол - Филиппа Грегори

– Надеюсь, я все сделал как надо, вот только не знаю, на кой эти крюки здесь нужны? Вот и не могу сказать, мисс Беатрис, будут ли они достаточно хорошо вам служить.

– Все просто отлично, – утешила я его, осмотрев крюки, и заплатила ему вдвойне – за беспокойство и за молчание. Для него это была неплохая сделка, и он прекрасно понимал: стоит ему распустить язык, и я сразу же об этом узнаю, но тогда ему уж точно нигде в Сассексе работы не получить. Когда плотник ушел, я привязала к крюкам крепкие кожаные ремни. Помещение было просто идеальным. У камина уже стояла старая широкая козетка, и никто не заметил, что я взяла из своей комнаты парочку подсвечников. На полу вместо ковра я расстелила несколько овечьих шкур и поняла, что все готово.

Да, все было готово, но я никак не могла начать. Это вряд ли было проявлением моей сдержанности или нерешительности, но я не чувствовала в себе необходимой уверенности – а точнее, мании, – чтобы осуществить задуманное. Ведь теперь мне нужно было потакать неким весьма специфическим вкусам Гарри, которые очень отличались от моих собственных, куда более простых и естественных. Мне нужен был некий толчок, который подстегнул бы меня, заставил бы действовать. И даже то, что Селия стала слишком поздно спускаться к завтраку и не успевала налить мне кофе, и даже то, что под глазами у нее постоянно были темные круги, а на устах счастливая, как у младенца, улыбка, на меня не действовало. Я по-прежнему никаких шагов не предпринимала. Прошла уже неделя, как я была готова, но в то же время настоящей готовности в себе не чувствовала. И вот как-то за ужином Гарри сказал мне:

– Могу я поговорить с тобой, Беатрис? Ты посидишь со мной, пока я буду пить порто?

– Конечно, – спокойно ответила я и, дождавшись, когда Селия и мама выйдут из комнаты, уселась рядом с ним во главе стола. Дворецкий принес мне бокал наливки, поставил перед Гарри графин с порто и ушел.

Дом затих. Я думала о том, помнит ли Гарри другой, почти такой же вечер, когда мы с ним сидели и молчали, а вокруг мирно поскрипывал старый дом, и языки пламени вспыхивали и затухали в камине, и через несколько мнут мы буквально растворились друг в друге прямо здесь, на жестком деревянном полу… Но, заметив совершенно мальчишескую улыбку Гарри и ясный счастливый свет в его глазах, я поняла: ничего этого он не помнит, ни о чем таком больше не думает и любовью занимается теперь с законной женой в кровати сквайра Широкого Дола, а наши с ним тайные страстные свидания остались в далеком прошлом.

– Я должен рассказать тебе о том, чему сам я безумно рад, – сказал Гарри. – Впрочем, вряд ли для тебя это будет таким уж сюрпризом. Как, собственно, и для всех в нашем доме.

Я вертела в пальцах изящную ножку бокала, и голова моя была совершенно пуста.

– Доктор МакЭндрю обратился ко мне как к главе дома: он просит твоей руки, – несколько напыщенно сообщил мне Гарри, и я невольно вскинула голову, а в моих зеленых глазах полыхнуло пламя.

– И что же ты ему ответил? – Мой вопрос прозвучал резко, как выстрел, и Гарри от удивления даже стал немного заикаться.

– Ну… я, естественно, сказал «да». Понимаешь, Беатрис, я подумал… Собственно, мы все так думаем, и я был уверен, что…

Я вскочила на ноги, и тяжелое старое кресло, отлетев, оцарапало полированный пол.

– Ты дал согласие, не посоветовавшись со мной? – спросила я ледяным тоном, но мои зеленые глаза горели огнем.

– Беатрис, – мягко начал Гарри, – но ведь мы все видели, как он тебе нравится. Конечно, его профессия несколько необычна, зато он из прекрасной семьи, а его состояние… просто поражает воображение. Конечно же, я разрешил ему поговорить с тобой. Да и с чего бы я стал запрещать ему это?

– Но ему же негде жить! – взорвалась я, с трудом удерживаясь, чтобы не разрыдаться. – У него и дома-то нет! Могу я спросить, где, собственно, он собирается жить со мной?

Гарри ободряюще улыбнулся.

– Беатрис, ты вряд ли способна себе представить, насколько Джон МакЭндрю в действительности богат. Он планирует вернуться домой, в Эдинбург, где, по-моему, вполне сможет купить для тебя даже дворец Холируд[23], если у тебя вдруг возникнет такое желание. Денег на это у него наверняка хватит.

Разумом, который от гнева стал острым, как край льдины, я мгновенно ухватила самую суть, хоть и была взбешена.

– Значит, меня собираются выдать замуж, упаковать и отослать в Эдинбург! – выкрикнула я. – А как же Широкий Дол?

Гарри, явно не ожидавший от меня столь яростной вспышки гнева, примирительным тоном сказал:

– А Широкий Дол прекрасно обойдется и без тебя Беатрис, хотя ты действительно самая лучшая хозяйка поместья, какую только можно пожелать. Господь свидетель, многие сквайры тебе и в подметки не годятся. Но это не должно стоять у тебя на пути. Когда твоя жизнь и твое женское счастье позовут тебя в далекие края, например в Шотландию, ты ни в коем случае не должна оглядываться на Широкий Дол.

Если бы во мне не бушевала такая бешеная, слепящая ярость, из-за которой мне хотелось визжать, рыдать и кататься по земле, я бы, наверное, расхохоталась ему в лицо. Мне была смешна сама мысль о том, что я могу провести свою жизнь в одном из богатых и претенциозных особняков Эдинбурга только потому, что любовь к светловолосому незнакомцу заставила меня покинуть Широкий Дол. Да, подобная идея была бы смешна, когда бы… не вызывала у меня сильнейшего, прямо-таки панического ужаса.

– Кто еще знает об этой затее со сватовством? – свирепо спросила я. – Мама?

– Никто, кроме меня, – торопливо ответил Гарри. – Я решил, что прежде всего мне, конечно же, надо поговорить с тобой. Хотя, возможно, я вскользь упоминал об этом Селии. – Его губы приоткрылись в идиотской полуулыбке, и я поняла: моя возможная ссылка в Шотландию явилась темой милой супружеской болтовни в постели. – Но ни мне, ни Селии и в голову не могло прийти, Беатрис, что предложение доктора вызовет у тебя какие-то иные чувства, кроме самой искренней радости.

Его голос – спокойный, ласковый, обволакивающий, как шоколад, точно такой, каким говорят обладающие властью мужчины, которые берут женщин в жены, спят с ними и вообще пользуются ими, как им заблагорассудится, столько веков подряд, не давая им того единственного, чего женщины так давно ждут: земли, – окончательно лишил меня остатков самообладания.

– Идем со мной, – велела я Гарри и, схватив с обеденного стола подсвечник, быстро пошла по коридору. Гарри что-то удивленно воскликнул, озираясь в поисках спасения, но возможности сбежать не было, и ему пришлось последовать за мной. Проходя через холл, я заметила, что дверь в гостиную приоткрыта, а мама и Селия, тихо переговариваясь, усердно вышивают алтарный покров. Вот и пусть вышивают! – подумала я и решительно свернула к узкой и крутой лестнице, ведущей наверх. Гарри шел сзади, смущенный, но покорный. Я поднялась на второй этаж, затем на третий и стала подниматься на чердак. На лестнице было совершенно темно, и лишь подсвечник у меня в руке отбрасывал на ступени неровный мерцающий свет.