Граф Мирабо - Теодор Мундт

Когда он вошел, Мария-Антуанетта встала с кресла, стоявшего в углу салона, и медленно пошла к нему навстречу. Она была совершенно одна. Глубокая тишина и уединение царствовали в павильоне.

На глубокий поклон Мирабо королева ответила с очаровательной прелестью и достоинством, не покинувшими ее даже теперь, в сильной, как видно, борьбе противоположных чувств. А Мирабо с восторгом взирая на королеву, понял различные чувства, волновавшие ее. Он ясно видел, что происходило в ее душе. Видел ужас, покрывший бледностью щеки, пробегавший легкой дрожью по ее чудной, слегка к нему наклоненной фигуре, а глазам ее придававший боязливое, неуверенное выражение.

Мирабо вспомнил, что королева не переставала соединять с его личностью все ужасы, перенесенные ею в ночь на пятое октября в Версале. Девять месяцев едва прошло с тех пор, как ей представляли страшного члена национального собрания ужасным чудовищем, сказав, что это Мирабо ворвался тогда во главе шайки разбойников в опочивальню королевы с целью убить ее! Национальное собрание сняло с него всякое в этом подозрение, но он видел, что королева затаила его глубоко в своем сердце.

С такими мыслями и в гордом сознании, что теперь королева должна быть уверена в нем и в его преданности, по лицу его пробежала улыбка, невольно смутившая королеву. Легкой плавной поступью с неизъяснимой прелестью подвинулась она на шаг ближе к нему, и теперь решение сказать ему любезное, приятное слово далось ей легче.

Она еще раз пристально посмотрела на него, затем голосом, сначала как будто принужденно любезным, но скоро принявшим свое свободное, естественное выражение, сказала:

– По отношению к обыкновенному врагу, к человеку, который поклялся уничтожить монархию, не считая ее достойной для великой нации, делаемый мною в настоящую минуту шаг был бы, конечно, строго осужден; но когда говоришь с таким Мирабо, то все робкие сомнения исчезают, уступая место надежде прийти с ним к соглашению во всем, что ныне осталось еще хорошего. Действительно, господин граф, вы не всегда были нашим другом! – произнесла тихо и серьезно королева. – Правда ли, что наконец теперь мы можем причислить вас к тем немногим верным, которые хотят поддержать престол Франции? В добрый час, граф! Рассчитывайте на нас, как мы будем на вас рассчитывать. Но разве еще не поздно спасти монархию?

– Нет, ваше величество! – воскликнул Мирабо восторженно и выпрямляясь во весь рост. – Именно теперь найден для монархии источник жизни – свобода.

– Свобода? – повторила королева с испугом, но, успев тотчас побороть вырвавшееся наружу впечатление, она спокойно смотрела на него, ожидая ответа.

– Монархия, ваше величество, может быть сохранена только свободной; свобода же может существовать только монархией! – воскликнул Мирабо. – Прежде я хотел лишь народной свободы и забывал о троне. Не знаю, моя ли была в том вина… О, да, я был виновен, очень виновен! Я содействовал страданиям, вызвавшим слезы на глазах, всех осчастливливающий блеск которых никогда не должен был бы омрачаться слезами. Однако лицезрение этих страданий укрепило мое сознание и силы. Теперь я чувствую в себе исполинские силы Атласа, способного нести на своих плечах монархию, если только в грудь ее вдохнуть дыхание свободы.

– Вы говорите о наших страданиях, – тихо сказала королева, – но и вы уже страдали из-за нас! С большим удовольствием король и я заметили ваши усилия при оспаривании в национальном собрании права короля объявлять войну или мир. Прекрасные, великие слова ваши в конце концов побороли противодействие ваших и наших противников. Да, у нас теперь общие противники, граф Мирабо, и это должно бы внушить нам доверие к вам. Однако якобинцы – злые люди. Вы уже вызвали против себя уличные сцены, и даже, как я слышала, угрожают вашей жизни. Между тем вы все-таки принадлежите к ним, состоя членом собрания этих господ в старой церкви монахов-якобинцев на улице Сент-Оноре! Не будете ли вы добры объяснить мне это?

– Не долго еще, ваше величество, якобинцы захотят иметь меня среди своих членов, – спокойно отвечал Мирабо. – Но до тех пор, пока они силой не изгонят меня, я останусь среди них.

Я, конечно, редко посещаю клуб, однако необходимо изучать морские бури, если хочешь иметь счастливое плавание. Чтобы вырвать монархию из этих ураганов, необходимо ослабить якобинцев, потому что они-то рвут и терзают монархию всеми силами. Кто же захочет бороться с бурей, тот, несомненно, погибнет. С бурей не борются, а только изучают то направление, в котором можно направить свой корабль во время бури. Тогда путь будет прекраснее, а плавание легче, потому что ураган прочистит воздух и вновь откроет небесную лазурь. Вот каково мое отношение к якобинцам, ваше величество!

При этом объяснении королева не могла удержаться от легкого выражения ужаса. Она крепче скрестила руки на груди и молчала, как бы ожидая продолжения речи Мирабо.

– Говорят, что якобинцы посягают на мою жизнь, – начал вновь Мирабо после минуты робкого молчания. – Они расклеивают на улицах листки против меня, в которых клеймят меня как изменника народа. Когда с ораторской трибуны я говорил об исключительном праве короля решать вопросы о войне и мире с другими государствами, народ уже искал на Елисейских Полях деревья, на котором мог бы увидеть развевающейся мою бренную оболочку. Но я не впал в уныние и победил. Я осознал право, без которого всякая конституция – лишь пустой призрак. Во главе свободной монархии должен быть свободный монарх – живой человек, а не математическая формула. Король, теряя право решать вопросы о войне и мире, теряет вместе с тем индивидуальность свою и всего государственного строя. Конституционная монархия та, в которой и король и народ свободны! Да, ваше величество, позвольте нам учредить конституционную монархию – и престол спасен!

Он бросил пристальный, пронизывающий взгляд на королеву, стараясь прочесть ее сокровенные мысли, причем не мог, конечно, не заметить чрезвычайного волнения Марии-Антуанетты. Усиленное дыхание вздымало ее грудь. Задумчиво поникла она своей прекрасной головой; но, вдруг подняв ее, сказала:

– Вы правы, господин граф; чтобы помочь нам, необходима конституция. Будьте уверены, что король и я, если только при этом достоинство наше не подвергнется оскорблению, искренне примем такую конституцию и никогда не отнимем того, что будет с нею приобретено для блага народа. Но как нам легче и скорее достигнуть этой цели, граф? Много ли еще бурь и опасностей будет носиться над головой лучшего из монархов?

Мирабо увидел заблестевшие в ее глазах слезы. Все страсти забушевали в его сердце. На минуту прижал он руку ко лбу, чтобы опомниться, затем, овладев собою, сказал серьезно и настойчиво:

– Думаю, что короля следует как можно скорее удалить от всякой грозящей ему лично опасности! Я не разделяю мнения, чтобы его величество удалился из Франции, отделился от революции и своего народа и обратил против Франции оружие, в особенности иностранное. Это было бы ужасным средством, которое подорвало бы веру в отеческие и великодушные намерения короля. Мое мнение, что король должен на время удалиться в Нормандию, верную ему провинцию, примыкающую к Бретани и Анжу с населением, сердце которого еще бьется для престола. Там король мог бы успокоительными прокламациями привлечь к себе нацию, напомнить ей, что он всегда был врагом деспотизма, что он всевозможными средствами намерен стремиться к улучшению участи своих народов и всегда пойдет впереди при увеличении и установлении политических прав, чего еще не делал ни один король его династии! Тогда-то возникнет новая монархия, которую мы хотим вместо старой, которую никто уже более защитить не может, не смогу и я!