Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь - Варлен Стронгин

«Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!» – писал Булгаков жене. И тем не менее он горел желанием найти оперу с сюжетом на общечеловеческую тему, понятную во всем мире, и для этого выбрал рассказ Ги де Мопассана «Мадемуазель Фифи». Елена Сергеевна была в восторге от его задумки, даже пожалела, что не она нашла этот рассказ, хотя читала его дважды. «Просто мне не пришло в голову, что его можно превратить в оперу, – оправдывалась она. – Впрочем, ты – гений, а не я». – «Ты больше чем гений, – улыбался Булгаков, – ты даешь мне жизнь, я серьезно говорю».

В первых картинах оперы Михаил Афанасьевич предполагал изобразить изнывающих от безделья немецких офицеров. Они расположились в захваченном ими старинном французском замке. Самым молодым из них был маркиз Вильгельм фон Эйрик – «миниатюрный блондин, чванливый, грубый с солдатами, жестокий к побежденным, готовый вспыхнуть как порох по любому поводу»… Товарищи называли его не иначе как «мадемуазель Фифи». Этим прозвищем он был обязан жеманному виду, тонкой талии, словно затянутой в корсет, бледному лицу с еле пробивающимися усиками, а главное – усвоенной им привычке в знак величайшего презрения ко всем одушевленным и неодушевленным предметам произносить с присвистом: «фи-фи!»

Булгаков представлял себе выходную арию этого офицера в виде сатирической песенки. На последнем настаивала Елена Сергеевна: «Для такого типа, как этот самоуверенный глуповатый офицер, ария будет выглядеть чересчур громоздко и даже нелепо». – «Вот и хорошо, – не соглашался Булгаков, – ария будет контрастировать с его характером и даже видом… Ладно, решим, когда появится музыка».

Мадемуазель Фифи развлекался очень своеобразно, взрывая при помощи пороха ценные сосуды и скульптуры хозяина замка, не успевшего вывезти и спасти от немцев свой незаурядный музей. Каждый взрыв вызывал у офицеров восторг. Они хлопали при виде «терракотовой Венеры, у которой наконец-то отвалилась голова». Неожиданно мадемуазель Фифи бросил взгляд на портрет дамы с усами и вынул револьвер.

– Тебе незачем это видеть, – сказал он и, не вставая со стула, выстрелами пробил оба глаза на портрете.

Елена Сергеевна задумалась: «Может быть, тут герой должен громко рассмеяться, а его смех поддержат другие офицеры?» – «Не исключено», – сказал Булгаков, продолжая чтение рассказа и мгновенно переделывая прозу в драматические сценки.

Три месяца вынужденного воздержания от встреч с женщинами побудили офицеров на устройство пирушки, для чего собирались пригласить проституток из Руана.

– Разрешите, господин майор, ведь здесь такая тоска! – умоляли они командира. В конце концов командир уступил офицерам и послал в Руан за девушками исполнительного фельдфебеля «Чего-Изволите».

Михаилу Афанасьевичу эта опера в первом акте виделась комической, близкой к оперетте. И поведение офицеров, и готового выполнить любое поручение начальства неулыбчивого фельдфебеля, и даже местного кюре, взявшего на постой и кормившего немецких солдат, не раз распивавшего пиво с победителями и выражавшего протест против оккупации лишь молчанием колокольни, – все это выглядело если не смешно, то трагикомично. «Командир и офицеры смеялись над столь безобидным проявлением отваги, и так как все местные жители держали себя услужливо и покорно, немцы терпели их немой патриотизм», – иронически замечал Мопассан.

Во втором акте в замке появились пять красивых женщин. Заместитель командира – капитан, заядлый бабник, начал их распределять. «Что поделаешь – ремесло…» – поют девушки, садясь на колени к развязным и беспардонным захватчикам.

«Кто может написать музыку к этой опере?» – думал Михаил Афанасьевич, и хотя далее опера принимала патриотическое, доходящее до трагизма звучание, в его мыслях автором музыки все отчетливее возникал композитор Дунаевский, песни которого были очень разнообразными по характеру: и веселыми, и сатирическими, и оптимистическими, и глубоко лиричными, а его прелюдия к фильму «Дети капитана Гранта» была глубоким и оригинальным, более симфоническим, чем эстрадным, произведением. К тому же ему, создателю оперетт, было по силам создание большой музыкальной формы. Дунаевский загорелся желанием написать оперу – ее условное название было «Рашель», его безоговорочно устраивал сюжет, он даже обговорил срок показа музыки первого акта. Елена Сергеевна радовалась созданию такого творческого дуэта: «Популярность музыки Дунаевского в народе наверняка привлечет внимание зрителей к его первой опере».

1 декабря 1937 года Булгаков пишет Дунаевскому:

«Дорогой Исаак Осипович! Что же Вы не подаете о себе никакой вести? Я отделываю “Рашель” и надеюсь, что на днях она будет готова. Очень хочется с Вами повидаться. Как только будете в Москве, прошу Вас, позвоните мне. И “Рашель”, и я соскучились по Вам.

Ваш М. Булгаков».

Он пишет либретто легко и с удовольствием, надеясь, что его работа либреттистом привнесет новое веяние в репертуар Большого театра. Ему надоело возиться со скучными, в основном с явно пропагандистскими сюжетами. Либретто «Рашели» выглядит для кое-кого из Реперткома легковесно. Сюжет рассказа Мопассана высокопатриотичен, но не по советским меркам, а по общечеловеческим. И Булгаков был доволен, когда в «Ленинградской правде» 26 декабря 1938 года Дунаевский рассказывает в интервью о своих творческих планах: «Прекрасное либретто написал М. Булгаков… Эта опера задумана нами как гимн патриотизму народных масс, национальному и неугасимому народному духу и величию!» Булгаков и Елена Сергеевна понимают, что Исаак Осипович тоже думал о цензурной «проходимости» оперы, наверное, отсюда его громкие слова о сюжете оперы, даже отсутствие фамилии французского писателя, по мотивам рассказа которого она создавалась.

Булгаков рассказывал Елене Сергеевне сюжет оперы, состоящий из пяти картин.

Капитан разделил женщин между офицерами по их чинам, чтобы ни на йоту не нарушить иерархии… Самому молодому из офицеров, хрупкому маркизу Вильгельму фон Эйрик капитан отдал самую маленькую – Рашель, юную брюнетку с глазами, словно чернильные пятна, еврейку, чей вздернутый носик был исключением из правила…

Булгаков, творящий роман о Воланде, находит время для работы над «Рашелью» и пишет либретто с удовольствием.

Елена Сергеевна отмечала в дневнике: «23 сентября. Вечером тихо. Миша сидит над Мопассаном… 24 сентября. Миша днем работал над “Фифи”».

7 октября к Булгаковым приехал Дунаевский. «Либретто “Рашели”» чрезвычайно понравилось. Дунаевский зажегся. Играл, импровизируя, веселые вещи, польку, взяв за основу Мишины первые такты, которые тот в шутку выдумал, сочиняя слова польки. Ужинали весело», – записала Елена Сергеевна в дневнике.

Потом лица у авторов стали серьезными. Сюжет либретто постепенно, по мере развития действия, приобретал трагический характер.

«Один из немецких офицеров в порыве пьяного патриотизма, поднимая бокал с вином, рявкнул:

– За наши победы над Францией!

Как ни были пьяны женщины, они умолкли, а Рашель, вся задрожав, обернулась:

– Послушай-ка, есть французы, при которых ты это не посмел бы сказать.