Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь - Варлен Стронгин

Повезло не только Елене Сергеевне, повезло и Михаилу Афанасьевичу с женой, с человеком, достойно оценившим его и героически добивавшимся признания его творчества во всем мире, хотя даже на родине это было сделать весьма нелегко, впрочем, труднее, чем за границей, где впервые вышло полное собрание его сочинений.

Рукопись «Мольера» прочитал Горький и сказал А. Н. Тихонову: «Что и говорить, конечно, талантливо, но если мы будем печатать такие книги, то нам попадет». Булгакову было предложено переделать книгу о Мольере, но он решительно отказался: «Вы сами понимаете, что, написав свою книгу налицо, я уже никак не могу переписать ее наизнанку. Помилуйте!» «Мольер» вышел в 1962 году в серии «Жизнь замечательных людей» благодаря невероятным усилиям Елены Сергеевны.

После пресного существования в прошлом году к Булгакову пришло второе дыхание: он ходит с женой в театры, на вечера, в гости. Вот ее запись в дневнике:

«17 ноября 1933 г. Вечером – на открытии театра Рубена Симонова в новом помещении на Большой Дмитровке – “Таланты и поклонники”. Свежий, молодой спектакль. Рубен Николаевич принимал М. А. очаровательно, пригласил на банкет после спектакля. Было много вахтанговцев, все милы. Была потом и концертная программа. Среди номеров Вера Духовская… Перед тем как запеть, она по записке прочитала об угнетении артистов в прежнее время и о положении их теперь… Чей-то голос позади явственно произнес: “Вот сволочь! Пришибить бы ее на месте!”…»

«4 декабря. У Миши внезапные боли в груди. Горячие ножные ванны…»

«11 декабря. Приходила сестра М. А. – Надежда… Звонок Оли и рассказы о делах театра:

– Кажется, шестого был звонок в Театр – из Литературной энциклопедии. Женский голос: “Мы пишем статью о Булгакове, конечно, неблагоприятную. Но нам интересно знать, перестроился ли он после “Дней Турбиных”.

Миша:

– Жаль, что не подошел к телефону курьер, он бы ответил: так точно, перестроился вчера в 11 часов…»

Приводится еще один рассказ Надежды Афанасьевны: «…какой-то ее дальний родственник по мужу, коммунист, сказал про М. А. – послать бы его на три месяца на Днепрострой да не кормить, тогда бы он переродился.

Миша:

– Есть еще способ – кормить селедками и не давать пить…»

«8 января, 1934 года. Днем я обнаружила в архиве нашем, что договор на “Турбиных” с Фишером закончился и М. А., при бешеном ликовании Жуховицкого, подписал соглашение на «Турбиных» с Лайонсом.

– Вот поедете за границу, – возбужденно стал говорить Жуховицкий. – Только без Елены Сергеевны!..

– Вот крест, – тут Миша неистово перекрестился – почему-то католическим крестом, – что без Елены Сергеевны не поеду! Даже если мне в руки вложат паспорт.

– Но почему?!

– Потому что привык по заграницам с Еленой Сергеевной ездить. А кроме того, принципиально не хочу быть в положении человека, которому нужно оставлять заложника за себя.

– Вы – несовременный человек, Михаил Афанасьевич…»

«18 января. М. А. рассказывал, что в театре местком вывесил объявление: “Товарищи, которые хотят ликвидировать свою неграмотность или повысить таковую, пусть обращаются к т. Петровой”…»

Второй случай:

«Н. В. Егоров, по своей невытравимой скупости, нашел, что за собак, которые лают в “Мертвых душах”, платят слишком дорого, и нанял собак за дешевую цену, – и дешевые собаки не издали на сцене ни одного звука…»

«20 января. В театре Немировича – генеральная “Леди Макбет”. Музыка Шостаковича – очень талантлива, своеобразна, неожиданна – в сцене у старика, полька у священника, вальс у полицейских…

Василенко в антракте говорил:

– Шостакович зарезал себя слишком шумной музыкой…»

«Сегодня днем заходила в МХАТ за М. А. Пока ждала его, подошел Ник. Вас. Егоров. Сказал, что несколько дней назад в Театре был Сталин, спрашивал, между прочим, о Булгакове – работает ли в Театре?

– Я вам, Е. С., ручаюсь, что среди членов Правительства считают, что лучшая пьеса – это “Дни Турбиных”.

Вообще держался так, что можно думать (при его подлости), что было сказано что-то очень хорошее о Булгакове. Я рассказала о новой комедии, что Сатира ее берет.

– Это что же, плевок Художественному театру?

– Да вы что, коллекционируете булгаковские пьесы? У вас лежат “Бег”, “Мольер”, “Война и мир”… “Мольера” репетируете четвертый год. Теперь хотите сгноить новую комедию в портфеле? Что за жадность такая?..»

«В адрес МХАТа письмо из Америки: Йельская университетская драматическая труппа запрашивает оригинал “Турбиных”…»

«Была у нас Ахматова. Приехала хлопотать за Мандельштама – он в ссылке. Говорят, что в Ленинграде была какая-то история, при которой Мандельштам ударил по лицу Алексея Толстого…»

«Хлеб подорожал вдвое…»

«Вчера было созвано собрание актеров с Судаковым и Станиславским. М. А. не пошел. Ему рассказывали, что Судаков разразился укоризнами по поводу того, что актеры раньше времени съедают закуску, которую подают в “Мертвых душах”…

– Если бы еще был восемнадцатый год, тогда!.. Тут попросила слова Хамотина и произнесла следующее:

– Да как же им не есть, когда они голодные!

– Никаких голодных сейчас нет! Но если даже есть актеры и голодные, то нельзя же есть реквизит!..»

«19 ноября. После гипноза у М. А. начинают исчезать припадки страха, настроение ровное, бодрое и хорошая работоспособность. Теперь – если бы он мог еще ходить один по улице…»

«В “Известиях” напечатано, что убийца Кирова – Николаев Леонид Васильевич, бывший служащий Ленинградской РКИ. Ему тридцать лет.

Не знаю, был ли в Ленинграде Киров в театре, – возможно, что последняя пьеса, которую он видел, были “Дни Турбиных”…»

«Оказывается, что Анатолий Каменский, который года четыре назад уехал за границу, стал невозвращенцем, шельмовал СССР, – теперь находится в Москве.

– Ну, это уже мистика, товарищи! – сказал М. А.…»

«28 декабря. М. А. перегружен мыслями, мучительными. Вчера он, вместе с некоторыми актерами, играл в Радиоцентре отрывки из “Пиквикского клуба”…»

«Спускают воду из труб. Батареи холодные. Боюсь, что мы будем мерзнуть. Сегодня на улице больше двадцати градусов…»

«В девять часов вечера Вересаевы. М. А. рассказывал свои мысли о пьесе. Она уже ясно вырисовывается…»

«31 декабря. Кончается год. Господи, как бы и дальше было так!..»

«18 февраля 1935 года. М. А. играл судью в “Пиквике”…»

«26 марта. М. А. продиктовал мне девятую картину, набережная Мойки. Концовка – из темной подворотни показываются огоньки – свечки в руках жандармов, хор поет “Святый Боже…”»

«7 апреля. М. А. приходит с репетиций у К. С. Измученный. К. С. занимается с актерами педагогическими этюдами. М. А. взбешен – никакой системы нет и быть не может. Нельзя заставить плохого актера играть хорошо…»