Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Одри стала искать кабинет директора, одновременно пытаясь выровнять учащенное дыхание и хоть немного унять панику, заглушающую любые доводы разума. Оказавшись перед дверью приемной, она глубоко вздохнула, перед тем как войти, а затем, стараясь улыбаться как можно более непринужденно, спокойным голосом объяснила секретарше, что некое неотложное семейное дело требует того, чтобы она забрала Давида с собой, как только кончится текущий урок. Секретарша выслушала ее с вежливой улыбкой, приличествующей обстоятельствам, однако во взгляде ее промелькнуло нечто похожее на недоверие. В конце концов она направила Одри к директору.

Им оказался толстяк с поросячьими глазками, в которых не было ни малейшей приветливости; директор школы сидел за столом, абсолютно не соответствующим его габаритам. Он как-то не очень вписывался в комнату, где все, казалось, было призвано вызывать родительское умиление: здесь, как и в вестибюле, на стенах висели детские рисунки, яркие постеры, костюмы для недавно закончившегося Хеллоуина, а на стеллажах теснились всевозможные детские поделки. Контраст между кабинетом и его владельцем был настолько разителен, что вызвал у Одри почти болезненное ощущение. Она села, тщетно пытаясь преодолеть дискомфорт.

— Могу я узнать, какие обстоятельства побуждают вас забрать Давида с уроков? — спросил директор школы, когда Одри коротко повторила ему все, что уже сказала секретарше.

— Я…

Одри осеклась: она даже не придумала ни одной правдоподобной версии, полагая, что слов «неотложное семейное дело» будет достаточно.

— Мой брат серьезно болен — возможно, ему недолго осталось жить… Я хочу на пару дней увезти Давида, чтобы он смог с ним попрощаться…

Эта ложь вырвалась словно бы сама собой — Одри в точности описала ситуацию одной своей парижской подруги, брат которой действительно умирал от рака, о чем она говорила Одри месяц назад.

Директор школы сложил пухлые ручки на животе и задумчиво взглянул на Одри.

— Понимаю… К несчастью, мадам, есть одна проблема, касающаяся вашего сына. Точнее, не столько его, сколько вашей просьбы.

— Проблема?

— Да. Видите ли, Жослен предупреждал нас, что вы можете здесь появиться…

Услышав эти слова, Одри пошатнулась на стуле. Он сказал «Жослен», а не «ваш бывший муж» или «отец Давида»; хуже того, директор сказал «нас», а не «руководство школы», словно бы речь шла о какой-то группировке людей, не имеющей к школе отношения…

— …он также сообщил нам, что является опекуном Давида, а вы имеете право встречаться с ним лишь раз в две недели по выходным…

Он замолчал и выжидательно воззрился на Одри. На его гладком розовом лице появилась легкая улыбка.

— Видите ли, два года назад у нас уже было похищение ребенка… его отцу не понравилось, что он не может встречаться с ним, когда захочет, — ну, знаете, как это бывает… Поэтому с тех пор мы проявляем крайнюю осторожность, если семейная ситуация у кого-то из наших учеников… э-ээ… сложная. Жослен еще в начале учебного года предупредил нас, что с его сыном могут возникнуть… подобные проблемы. О, я, разумеется, не хочу сказать, что сейчас тот самый случай, но…

Перед глазами Одри все плыло, она уже почти не видела своего собеседника — только круглое лунообразное лицо и общие очертания гигантского игрушечного поросенка… Внезапно она вспомнила слова Ле Гаррека: «Но почему твой муж переехал именно в Лавилль?» Она чувствовала, что суть ситуации от нее ускользает, а сама она проваливается в какой-то кошмар наяву — в новую версию фильма ужасов «Ребенок Розмари», в котором играет главную роль вместо Миа Фэрроу.

— …но если мы не получим от Жослена разрешения — или приказа судьи, ха-ха-ха! — то я не смогу позволить вам увезти Давида просто так… надеюсь, вы меня понимаете?

Следующие минуты Одри помнила смутно, как в тумане (он был с каким-то красноватым оттенком): ее взяли под руку и вежливо, но твердо проводили к двери, затем провели по коридору — видимо, ноги ее почти не держали. А потом она сама практически выбежала на улицу, и прямо у порога школы ее стошнило: она извергла из себя все, что наспех проглотила перед встречей с Клеанс Рошфор.

Благодаря утреннему холоду Одри немного пришла в себя, и от того, что она увидела вокруг, ее охватил мгновенный ужас: за те пятнадцать минут, что она провела в школе, туман полностью заволок улицу. Мир вокруг нее был окутан какой-то нереальной, сверхъестественной белизной. Можно было подумать, что ты оказался в облаке или в огромной груде хлопка. Очертания проезжающих по улице машин были едва различимы — они походили на мутные цветные пятна; стволы деревьев казались размытыми и как будто колыхались, подобно огромным водорослям; дома были похожи на нахмуренные угрожающие лица гигантов в остроконечных шапках…

Одри недоверчиво смотрела по сторонам, пытаясь разглядеть свою «клио», потом обнаружила, что не видит даже собственных ног, полностью увязших в тумане, который был особенно густым у самой земли. Наконец она села в машину. Туман заволакивал окна, словно хотел навеки оставить ее здесь, похороненной в своих недрах. Сердце Одри сжималось от предчувствия, что готовится нечто ужасное, — и неожиданно она подумала, что Ле Гаррек об этом знает. Нужно было немедленно с ним связаться. Лихорадочно порывшись в сумочке, она достала мобильный телефон и нашла в справочнике нужный номер. Услышав автоответчик, Одри пришла в такую ярость, что чуть было не швырнула мобильник прямо в лобовое стекло, но вместо этого сказала:

— Николя, я уже звонила тебе сегодня утром… но сейчас только ты можешь мне помочь. Это очень срочно… Я недавно виделась с Клеанс Рошфор. Я… мне кажется, это вопрос жизни и смерти. Это касается моего сына, Давида…

Она не смогла продолжать — едва лишь она произнесла имя сына, все остальные слова утонули в потоке слез.

Толстуха больше не появлялась. Она была и двух шагах от серьезных неприятностей и, должно быть, это поняла. Итак, она готова была к вычету денег, хозяйскому разносу, даже увольнению… ради чего? На этот счет у Сезара Манделя были некоторые соображения. Он знал, что ведет игру, в результате которой можно выиграть вдвойне или все потерять, — так, например, он не мог предвидеть, что этого шизика Моро разберет смех прямо посреди урока (хотя, если тебе прямо в физиономию дыхнет Дюпюи, всего можно ожидать!). И теперь он злился, что не может его найти. Однако Сезар чувствовал себя полным сил и возможностей. Этим утром в его жизни произошла восхитительная перемена: отныне он был богат. А значит, свободен. По крайней мере, в главном. И мысль о том, что Моро может испортить ему день-когда-все-становится-возможным, была… невыносима!

Выбора нет. Надо сцапать Моро.

— Эй, Сез, видал, какой туман?

Сезар обернулся и увидел Филибера де Бризи. Звонок на большую перемену прозвенел десять минут назад, и все ученики разделились на две части: те, кто жил недалеко, пошли обедать домой, а остальные — в столовую. (Де Бризи так же как и Сезар, относился к первым.)