Монреальский синдром - Франк Тилье

Шарко все пытался отогнать кошмарную мысль, которая постепенно разрасталась в его голове, но никак не мог избавиться от нее. Нет, такого не может быть, это просто уму непостижимо! И все-таки он решился спросить:

— Как вы думаете, а можно делать нечто подобное с агрессивностью? Я имею в виду: включать ее у кого-то и выключать по собственной воле с помощью… с помощью обычного пульта.

Естественно, он думал о «пациенте зеро». О человеке — спусковом механизме, способном спровоцировать бойню, которую можно было бы держать под контролем чисто научными методами, — это ведь куда удобнее, чем полагаться на случай.

— Конечно. Страшно это говорить, но электричество всегда сильнее воли и сознания. С помощью стимулятора можно остановить сердце, заставить пациента спать или бодрствовать, вспоминать или забывать. Тут неисчислимое количество возможностей. Главная трудность — вживить электроды именно туда, куда надо, чтобы импульсы шли только в нужном направлении. С одной стороны, длинные электроды протыкают мозг чисто физически, стало быть, проходят через зоны, ответственные за движение, речь, память, с этим нужно считаться, иначе могут возникнуть проблемы, с которыми мы еще не научились справляться. А с другой стороны, и это важнее всего, надо в каждом случае правильно выбрать зону, предназначенную для стимуляции. Если взять, скажем, ту, что отвечает за агрессивность, склонность к насилию (это мозговая миндалина), то она чрезвычайно мала, к тому же многофункциональна и взаимодействует с другими участками, весьма чувствительными. Чуть отклонишься, пусть всего на долю миллиметра, и вот уже твой пациент теряет память, начинает бредить или его парализует. Вот почему разработка стандартов, которые позволили бы сделать терапию массовой, требует огромных денег и долгого времени. В нейрохирургии ошибаться нельзя. У нее чрезвычайно много возможностей, порой кажется, что это чистая магия. Но опасностей она таит в себе столько же… Это сразу и рай и ад для человеческого мозга… Вот, наверное, и все, что я могу сказать об этой книге.

Шарко захлопнул книгу и положил ее на стол перед профессором. Вопросов у полицейских не осталось, они поблагодарили, распрощались с Жаном Бассо и вышли, ощущая, что собственные их мозги вот-вот взорвутся.

Оказавшись на свежем воздухе, они сели на скамейку посреди пустынной университетской территории. Как на кладбище — тишина, спокойствие… Шарко вытащил из кармана список, с которым был неразлучен, и принялся изучать невычеркнутые фамилии, водя по строчкам кончиком авторучки.

— Ты все поняла так же, как я, Люси?

— Думаю, да. Нам надо искать не просто человека, разбирающегося в медицине, но способного произвести достаточно сложную операцию по внедрению в мозг электродов. То есть ученого, занимающегося структурой мозга… А ведь Джеймс Петерсон вряд ли есть в этом списке? Сколько ему сейчас может быть лет?

— О, много! Даже если он поменял имя, в этом списке есть только один человек с таким давним годом рождения: тысяча девятьсот двадцать третий. Но это женщина.

— Не забудь еще, что в списке только французы…

Шарко все вычеркивал и вычеркивал.

— Помню, помню… Только ведь легионер Манёвр был французом, правда? Так почему бы тогда нашему похитителю мозгов тоже не быть французом…

— А может, у доктора Петерсона были дети? Например, сын, который пошел по его стопам, продолжил, так сказать, научную династию?

— Скоро узнаем. Монетт должен позвонить с минуты на минуту.

Люси сидела чуть наклонившись вперед, зажав руки между коленями.

— Мы почти у цели, — вздохнула она. — Убийца явно где-то здесь, прямо у нас перед глазами, и мне кажется, что… мне кажется, мы уже нашли то, за чем сюда приехали. Скажи, ты хоть отдаешь себе отчет в значимости наших открытий? Если синдром Е действительно существует, это ставит столько проблем… Свободы личности, способности личности что-то решать самостоятельно, отвечать за те или иные свои поступки… Нет, не могу поверить, что нами управляет чистая химия или электричество! А Бог? Где тут место Богу? Где тут место чувствам, душе, в них-то нет ничего искусственного, их протезами не заменишь!

Количество подозреваемых на странице уменьшилось, но все еще оставалось внушительным. Человек сорок примерно…

— И все-таки… — размышлял вслух Шарко. — Ладно, возьмем, например, шизофреника. Ты видишь вон под той аркой человека в белом халате? Так вот шизофреник может видеть кого-то точно так же, как ты видишь сейчас этого исследователя или лаборанта. Видеть только потому, что несколько миллиметров его мозга барахлят. Никакого отношения ни к Богу, ни к колдовству. Все дело в химии. В сволочной химии.

Его телефон зазвонил. Комиссар глянул на высветившийся номер:

— Это Пьер Монетт…

Нажал на клавишу громкой связи и откликнулся:

— Добрый день, Пьер! Ну что?

— Есть кое-какая информация насчет вашего Петера Джеймсона, — сказал жандарм.

Петера Джеймсона… Значит, Джеймс Петерсон точно прибыл в Канаду под другим именем. Правда, не слишком-то напрягал мозги, чтобы придумать новое имя.

— Он обосновался в Монреале в пятьдесят третьем году, работал в больнице Мон-Провиданс на должности врача-исследователя, конкретно — в том крыле больницы, где содержались самые тяжелые из умственно отсталых. В пятьдесят пятом году женился, имя невесты — Элен Риффо. Канадка по происхождению, преподаватель математики. Почти сразу же они удочерили девочку, а еще несколько недель спустя Джеймсон сбежал вместе с новоявленной дочкой, оставив жену соломенной вдовой. Вроде бы даже адреса, где его искать, ей не дал. След его так и затерялся, никто никогда Джеймсона больше не видел. По-видимому, женился он только ради этого удочерения, потому что холостяк не имеет права брать ребенка. Такая вот сухая справка, но, в общем, это все, что удалось узнать. Хотя нет! Есть еще одна подробность, имеющая, мне кажется, для вас значение. Приемная дочь Джеймсона была из сироток Мон-Провиданса.

При этих словах в душе Люси, как и в душе Шарко, началась настоящая буря. Они уставились друг на друга, ошеломленные услышанным, но, казалось, в одну и ту же секунду догадались.

— Имя девочки! Назовите имя девочки!

— Колин Санате.

Указательный палец Шарко быстро заскользил по списку: кажется, он видел там какую-то Колин. Вот! На букву «С»! Санате Колин. Нашлась. Шарко вяло поблагодарил и повесил трубку. Люси прижалась к нему, не сводя глаз со строчки в списке.

«Колин Санате — родилась 15 октября 1948 года — нейробиолог — работает в Научно-исследовательском центре военной медицины. Гренобль».

— Центр военной медицины, военной… — прошептал Шарко.

— Господи, родилась в сорок восьмом, ровесница Алисы. Колин Санате, Колин Санате… Слушай, да это же анаграмма имени «Алиса Тонкен»! И вот она здесь, в твоем списке… Мы все время видели эту строчку.