Змеиное гнездо - Томас Гиффорд

Толпа была так огромна, раздробленна, смущена, напугана и поражена горем, что все усилия службы безопасности превратились в фикцию. В проходах образовались пробки, повсюду торчали телекамеры, лучи скользили по обезумевшему залу, в мониторах, на составном экране отражались и распространялись по стране и миру сцены из кошмаров…

Президента подняли, тело Шермана Тейлора уложили на спину. Устремленный в пустоту взгляд, раскинутые, как на кресте, руки – Алек Фэйрвезер и его операторы пришли бы в восторг от этой позы, а президент встал к микрофону – лицо и рубашка в крови – и призывал людей успокоиться, оставаться в зале: «Пожалуйста, умоляю вас, оставайтесь на местах, дайте врачам возможность подойти к генералу Тейлору», как будто ублюдка еще можно было воскресить, а Дрискилл погрузился в бурный водоворот вслед за Боханноном, и его вынесло в наружный коридор, к выходу из центра, он остановился, глядя, как народ вливается внутрь, и увидел Боханнона. Тот стоял один в насыпанной самосвалами груде песка, прислонившись к пальме, оказавшейся так далеко от родины, и глотал воздух, корчился от рвоты, опирался руками о колени и мотал головой.

Дрискилл застыл в тени высокой статуи, изображающей Эрни Бэнкса с занесенной для удара битой, готовой забросить мяч через весь Мичиган, нет, до самой Индианы, и шум за его спиной затихал, завывали сирены полицейского автомобиля, несущегося через стоянку по проходам, оставленным на случай пожара. Но и сирены звучали издалека, все осталось где-то далеко, реальный мир остался далеко, и где-то там в огромном, как пещера, здании бывший президент уже умер или цеплялся за жизнь из последних сил, и Чарли Боннер, не забившийся в щель, Чарли Боннер, вышедший на линию огня, чтобы поддержать падающего врага, Чарли Боннер, подхвативший его и удержавший, и стоявший над ним на коленях, Чарли Боннер, совершивший самый настоящий подвиг, когда представилась такая возможность, утвердился в сердцах соотечественников и в исторических трудах… А здесь один только Бен Дрискилл знал, что вот он, убийца, блюет под пальмой. Ни агенты, ни копы ничего не поняли, они даже не видели парня, которого тошнило под деревом, и Дрискилл задумался, где, черт возьми, второй морпех, тот, что с окровавленной финкой, впрочем, он, в общем-то, знал, еще не понимал, но знал, зачем был в зале тот парень, он начал разбираться в этом лабиринте, все очень походило на прежние времена, когда он имел дело с церковью, с ее интригами и промыванием мозгов, с ее тайнами, передачей и накоплением власти. Все та же чертовщина, та же самая чертовщина! Он уже шел к Тому Боханнону, но в голове у него крутились другие люди, перед глазами стояли другие места – Чарли в Вермонте, требующий доставить ему Рэйчел Паттон, которой вскоре предстояло умереть; Дрю Саммерхэйз, мертвый в оранжерее под бушующим атлантическим штормом; Тереза Роуэн, предостерегавшая его не доверять президенту, и Эллери Ларкспур, качающий головой и советующий никогда не подставлять спину; он видел президента в тени Национального собора, объясняющего среди ночи, как он нужен в команде; он видел дряхлую мать Боба Хэзлитта, и Боханнона, стоящего заложив руки за спину среди жужжания насекомых, под клонящимися к ручью ивами; он видел старый Р-38 Хэзлитта, распадающийся, исчезающий во вспышке, видел отламывающиеся крылья и разорванный фюзеляж; видел пузырь крови на горле Шермана Тейлора и президента, не прячущегося, а бросающегося подхватить раненого; видел Элизабет, наконец-то зовущую вернуться к ней, а сам он силился вернуться к настоящему и шел к Тому Боханнону… Вот к чему все сводилось, он пытался поймать человека, умершего давным-давно, пытался изловить призрака.

Ему показалось, что Боханнон, уже распрямившийся, припавший спиной к искривленному стволу пальмы, махнул ему, и Бен устало помахал в ответ. Потом он рассмотрел в руке Боханнона пистолет, увидел, что тот целится в него, и пистолет дрожит, а потом Боханнон выстрелил, и пуля взметнула песок футах в десяти от ног Бена, но звук выстрела встревожил полицейских и охрану здания, и Боханнон сказал: «Простите, не хотел, нечаянно выстрелил», а Дрискилл кивнул и сказал: «Вы много крови потеряли?», и Боханнон сказал: «Вы это о чем?», и Дрискилл сказал: «Не стоит морочить мне голову, я видел кровь на ноже у того парня», и Боханнон закашлялся от смеха.

– У того, которого генерал послал меня убить? – Новый кашель. – Малость опоздал, а? Он всегда меня называл воином номер Один. Не говорил только, что… держит про запас номера Два.

Дрискилл стоял вплотную к нему и чувствовал запах крови.

– Я будто за миллион миль отсюда. Очень медленно умираю… целый… процесс. Не больно. Будто очень устал.

– Генерал вернул вас, чтобы вы работали на него, так?

– А, старик генерал… потом взял и послал того парня… меня убрать… а я и не знал, пока не стало поздно… пока не почувствовал, как входит нож… думал, он только мне доверяет.

– Его затоптали, – сказал Дрискилл.

– Так и надо ублюдку.

– Я думал, вы собираетесь убить президента.

Боханнон закашлялся, глянул через плечо Дрискилла, хотел поднять пистолет, но не удержал. Грудь, живот, ноги до колен у него промокли от крови.

– Я многих убил… ну, если так умирают, это не так уж плохо.

– Почему вы переключились на него? Почему было просто не уйти? Он обязан был о вас позаботиться.

– Я стал думать, что у нас с генералом все кончено, я сделал для него все, что мог… и знал, как он должен поступить. Я сам так поступал на заданиях. Люди, которые использованы до конца, становятся для генерала непозволительной роскошью… но когда я понял, что он и со мной собирается… это был удар.

Боханнон медленно перевел взгляд на озеро Мичиган, на ярко освещенные яхты важных персон у причала. Ему уже не добраться к свету, к воде, уже не уйти.

– Генерал, бывало, говорил нам, отправляя на славное мокрое дельце: прикончить заложника, чтобы тот не заговорил, или выручить кого-то, или пройти незамеченными в проклятых раскаленных песках… он мне говорил: Боханнон, пристрелят тебя где-нибудь, и ни одна живая душа о тебе не заплачет, а я ему говорю – и вас тоже, ублюдка этакого, а он мне – ни хрена, я умру героем нации, вот посмотришь… только, говорит, ты будешь уже покойником, ты не увидишь… ну, он прав был, я один и некому плакать, а он герой… я попал ему прямо в ту старую медаль… ничего себе выстрел, Дрискилл.

– Зачем? Зачем было его убивать?

Он тихонько булькнул, смеясь сквозь забившую горло кровь:

– Так положено… у морпехов. – Кровь, вытекавшая изо рта, уже загустела.

Они теперь были ярко освещены, потому что телевизионщики отыскали их, и Дрискилл понимал, что современные объективы видят их крупным планом, но звука им не поймать, у Боханнона хватало сил только на чуть слышный шепот. Он лежал распростершись на песке, пальцы выпустили пистолет. Вокруг все было залито кровью, и Дрискилл понимал, что нет смысла звать врача, этот воин заслужил, чтобы его унесли на щите. Сколько людей он убил ради амбиций, продвижения и повышения Шермана Тейлора!

– Кто бы подумал, что все так обернется – если бы ублюдок в Белом доме…