Время библиомантов. Книга крови - Кай Майер

Пасьянс изумился:

– Вон что ты умеешь!

Пип гордо кивнул.

По палубе парящего в воздухе колёсного парохода двигались две фигурки ростом не выше строчных букв в раскрытой сердечной книге.

– Это Фурия, – сказал Пип, – и Джим. – Кэт не могла не улыбнуться в ответ на его ослепительную улыбку. – Где-то там, между страницами мира.

Расплавленное золото, неизменно колыхавшееся за бортом корабля, казалось сокровищем, пламенеющей огненной драгоценностью, видеть которую могли лишь посвящённые. Спрятанное за завесой тайн и загадок, это золото было небом и землёй одновременно, светилось, словно янтарь под утренним солнцем, излучая тепло, которое Фурия скорее видела, чем ощущала.

В золотом сиянии между страницами мира она сталкивалась с добром и злом, испытывала радость и печаль, однако никогда ещё она не чувствовала себя так вольготно, как в те дни на борту «Бланш де Казалис», наедине с Джимом Хокинсом и петушиной книгой, которая, заразившись ощущением счастья и спокойствия, царивших в душе у девочки, даже не ревновала её к Джиму.

Золотой свет между страницами мира никогда не гас, здесь не наступала ночь, поэтому они спали только тогда, когда чувствовали усталость, остальное время прогуливаясь по палубам корабля-портала, отдыхая в старых скрипучих шезлонгах, – и говорили, говорили без конца. Они отправились в это путешествие, чтобы познакомиться друг с другом, отправились только вдвоём. Возможно, за время их отсутствия в резиденции пройдут дни или даже недели.

Джим рассказывал Фурии о шхуне «Испаньола» и её экипаже, наполовину состоявшем из головорезов, а наполовину – из порядочных людей, но чаще он говорил о вещах, незнакомых девочке. О своём детстве в трактире «Адмирал Бенбоу» на английском побережье, обо всех старых морских волках и стреляных воробьях, которые заглядывали туда на кружку пива, зачастую оплачивая её не деньгами, а увлекательными рассказами о собственных странствиях по дальним морям и океанам. Джим хранил в памяти десятки подобных историй – пёстрое собрание матросских проделок и приключений в южных морях и на островах Карибского моря.

Фурия любила слушать его. Джим был прирождённым рассказчиком: таким его создал Роберт Льюис Стивенсон. И хотя её Джим выпал из книжки, будучи мальчиком, Фурию не удивляло, что он рассказывает свои истории с позиции старика, который в преклонном возрасте взялся за перо и решил описать свои приключения.

Джим признался Фурии, что по ночам ему слышатся шаги одноногого пирата и стук его костыля по доскам палубы. Иногда он спал так тревожно, что ей приходилось будить его от кошмаров. В первый момент в его глазах всплывали старые страхи – всплывали прежде, чем он окончательно просыпался и понимал, где находится и кто лежит рядом с ним.

Однажды, когда Джим спал, Фурия и петушиная книга попробовали создать защитное заклятие и наложить его на мальчика, словно тёплое одеяло. Тогда ему приснилось, что шаги старого пирата отдаляются и затихают, он заснул спокойно и спал до тех пор, пока петушиная книга не раскаркалась от скуки и не потребовала новых историй.

Позже тем же бесконечным золотым днём между страницами мира Фурия и Джим сидели на носу «Бланш» и рассматривали гигантские сети, колыхавшиеся вдалеке, их фантастические очертания и складки, их сетчатые узоры. Однажды они уже видели племя диких чернильных поганок, копошившихся в сетях, и теперь снова обнаружили перед собой примерно три десятка фигурок с иссиня-чёрной кожей и варварскими украшениями, внушающими ужас.

– Им было бы лучше вместе с другими там, в лесу, – сказал Джим.

– Мы не сможем отвезти их туда, – возразила Фурия, покачав головой. – Поганки никогда не взойдут на борт по доброй воле.

Они наблюдали за чернильными поганками, пока те не исчезли в путанице сетей в поисках добычи или по дороге домой, в лагерь. Фурии и Джиму удалось увидеть один такой лагерь издалека: постройка из разного хлама и обломков досок, напоминавшая кокон, располагалась в глубокой складке сетей недалеко от одного из глубинных убежищ, счастливо избежавших нашествия идей.

Джим не помнил, что на свете когда-то были идеи. Не помнили этого и другие обитатели резиденции. Фурия была единственным человеком, знавшим, почему целые убежища были стёрты с лица земли человеком, способным объяснить загадочные разрушения в окрестностях Либрополиса, – точно так же, как только она, и никто другой, сохранила воспоминания об Унике. Она пыталась рассказывать о них Джиму, Кэт, Пипу и Кириссу, но по их лицам было видно, как сложно им было верить её увлекательным рассказам.

Они забыли не всё: они помнили Зибенштерна, Федру и многое другое, однако, как только заходила речь о причинах последних событий, их глаза словно застилала пелена. Чернильных поганок удалось перевезти в Лес мёртвых книг, потому что ночным убежищам грозила гибель, но, кроме Фурии, никто не помнил подробностей той катастрофы. Некоторые убежища исчезли, но почему – осталось невыясненным. А Санктуарий пал жертвой интриг баронессы Химмель в ходе неудачной попытки переворота, предпринятой старухой.

Исправление, внесённое в последнюю «Книгу творения», снова сделало Фурию обычной библиоманткой. Она больше не могла изменять законы, написанные Зибенштерном. Но она и не исчезла. Вычеркнув своё имя из книги, она спасла убежища и их обитателей, хотя в вестибюле резиденции никто не почувствовал, что в мире что-то произошло. Позже она обнаружила, что у Пипа появилась аура библиоманта – первое и, вероятнее всего, не последнее изменение этого мира.

Несомненно, им предстояло обнаружить и многочисленные другие последствия того, что совершила Фурия, маленькие и более значительные различия по сравнению с прошлым миром. Со временем они непременно станут заметны. Спасая Изиду, Фурия, сама того не желая, сделала библиомантами многие сотни экслибров. Какая лавина пришла в движение в этот раз? Что произошло там, за кулисами, по ту сторону золотых сетей, между строк Liber Incognitus? Фурия опасалась, что на карте мира библиомантов появились новые белые пятна и кому-то рано или поздно придётся исследовать их, желает он того или нет. Возможно, она сама займётся этим, когда они с Джимом вернутся в резиденцию. Не завтра, не послезавтра, но когда-нибудь она соскучится по Пипу, Кэт и остальным и тогда поймёт, что пришло время возвращаться домой.

Салоны «Бланш» ломились от книг, и Фурия неторопливо исследовала их, заглядывая в самые дальние уголки корабля. Она брала с полок те или иные издания, читала страницу из одной книги, главу – из другой, мысленно складывая Вавилонскую башню из всех тех романов, которые она хотела бы прочесть когда-нибудь в будущем.

В отличие от библиотеки несчастной «Флёр» книжное собрание на борту «Бланш» совершенно не пострадало, и книжный аромат наполнял отделанные деревом салоны и сумеречные коридоры. Представление о том, что Фурия и Джим находились внутри огромной книги, здесь больше не казалось сумасбродным. Когда Фурия оглядывалась назад, у девочки возникало ощущение, что после всех своих приключений она добралась до последней главы своей истории, однако сердце подсказывало ей, что история её только начинается. Ей было шестнадцать лет, она была влюблена, и все страницы мира лежали перед ней, готовые раскрыться.