Валентин Понтифик - Роберт Силверберг

Зато остались пиллигригормы. Остались миллионы ганнигогов в переносных баках – только выпускай. Остались квексы, остались вригсы, замбинаксы, маламоласы. В его распоряжении имелись разные другие средства: красная пыль, туча которой, выпущенная ночью на город, способна отравить всю воду на несколько недель, пурпурные споры, из которых выводятся черви, поражающие любых травоядных животных, и даже кое-что похуже. Фараатаа пока не решался пустить в дело эти свои резервы, так как ученые предупреждали, что их не удастся легко обуздать после того, как с неизменяющимися будет покончено. Но теперь, когда нападению подвергся его народ, Фараатаа без колебаний использует все, что может причинить вред врагу.

Вернулся Аарисиим, робко подошел.

– Имеются новости, о Явленный король.

– С какого из фронтов?

– С обоих, о король.

Фараатаа поднял на него взгляд.

– И насколько же они плохи?

Аарисиим замялся с ответом.

– На западе враги уничтожают пиллигригормов. У них есть металлические трубки, извергающие огонь, от которого их панцири плавятся. И враги быстро преодолевают район, где мы выпустили пиллигригормов.

– А на востоке? – холодно спросил Фараатаа.

– Мы не успели вовремя развернуть лианы, и они прорвались через лес. Разведчики докладывают, что они ищут Илиривойн.

– Им нужна Данипьюр. Они хотят заключить с нею союз против меня. – Глаза Фараатаа сверкнули. – Да, Аарисиим, все это плохо, но мы исправим положение! Вызови сюда Бенууиаба, и Сиимии, и еще кое-кого. Мы сами отправимся в Илиривойн и захватим Данипьюр, прежде чем они до нее доберутся. И покончим с нею, если понадобится, – с кем тогда они будут вступать в союз? Они ищут пьюривара, обладающего властью, но смогут найти лишь Фараатаа, а Фараатаа не станет заключать договоры с неменяющимся.

– Захватим Данипьюр? – не веря своим ушам, повторил Аарисиим. – Покончим с Данипьюр?

– Если будет нужно, – сказал Фараатаа, – я покончу со всем миром, но не отдам его им!

Вскоре после полудня они добрались до Престимионовой долины, области в восточной части Разлома, которая, как сообщили Валентину, в недавнем прошлом была крупным центром сельского хозяйства. Путешествуя по разоренному Зимроэлю, он сплошь и рядом видел удручающие картины – заброшенные фермы, обезлюдевшие города, следы самой отчаянной борьбы за выживание – но Престимионова долина, несомненно, производила чуть ли не самое тяжелое впечатление.

Тут, сколько видел глаз, чернели выжженные поля, а люди молча, стоически переносили обрушившуюся на них беду.

– Мы растили лусавендру и рис, – сказал хозяин дома, в котором остановился Валентин, плантатор Нитиккимал, являвшийся, судя по повадкам, мэром района. – Потом объявилась лусавендровая сажа, все посевы погибли, и нам пришлось сжечь поля. И сеять заново можно будет не раньше, чем через два года. Но мы остались, мой император. Никто отсюда, из Престимионовой долины, не сбежал. Провианта у нас мало – вы, наверное, знаете, что мы, гэйроги, мало едим, но даже нам не хватает, – и работы у нас нет, мы тоскуем от безделья, нам тошно смотреть на землю, на которой нет ничего, кроме пепла. Но это наша земля, и мы остаемся здесь. Но, мой император, будем ли мы когда-нибудь снова сеять здесь?

– Уверен, что будете, – ответил Валентин. И задумался, не обманывает ли он своих подданных ложными надеждами.

Нитиккимал жил в расположенном в верхней части долины большом особняке, выстроенном из толстенных бревен черного гранниморового дерева и покрытого черепицей из зеленого сланца. Но внутри было промозгло, и дуло отовсюду, как будто плантатор не находил в себе сил для ремонта, который в дождливом, сыром климате Престимионовой долины необходимо было делать регулярно.

В тот день Валентин отдыхал в одиночестве в просторных хозяйских покоях, которые уступил ему Нитиккимал, прежде чем пойти в общинный зал на встречу с местными жителями. Перед ним лежала толстая пачка депеш, догнавших его здесь. Он узнал, что Хиссун далеко углубился в провинцию метаморфов со стороны Стейча и теперь ищет Новый Велализир – такое название мятежники присвоили своей столице. Валентин невольно задумался о том, повезет ли Хиссуну больше, чем ему самому во время поисков бродячего города Илиривойна. Диввис же набрал вторую, еще более многочисленную армию и наступает на земли пьюриваров с другой стороны. Мысли о том, что может натворить в этих джунглях воинственный Диввис, тревожила Валентина. «У меня ведь были совсем другие намерения, – думал он. – Я не хотел посылать армии в Пьюрифайн. Как раз без этого я рассчитывал обойтись». Однако он понимал, что иного выхода у него не осталось. И нынешнему времени нужны Диввисы и Хиссуны, а не Валентины; он будет играть отведенную ему роль, они – свои роли, и если будет на то воля Божества, раны, нанесенные миру, когда-нибудь начнут заживать.

Он пролистал остальные депеши. Новости из Замка: регентом назначен Стазилейн, и на его плечи легла вся рутина повседневного управления. Валентину было искренне жаль его. Стазилейн, великолепный жизнелюбивый Стазилейн, сидит за столом и подписывает бесчисленное множество бумажек… «Чего только не творит с нами время!» – думал Валентин. Мы, считавшие, что смыслом жизни на Замковой горе является охота и тому подобные развлечения, вдруг приняли на себя тяжкую ответственность и взвалили на плечи весь несчастный истерзанный мир. Как же далек отсюда Замок, как далеки радости того времени, когда мир, казалось, управлялся сам собой и круглый год стояла цветущая весна!

Донесения от Тунигорна, который тоже едет по Зимроэлю, немного отставая от Валентина, и занимается повседневной организационной работой: распределением провизии, сохранением имеющихся запасов, захоронением мертвецов и прочими мероприятиями по борьбе с голодом и возможными эпидемиями. «Лучник Тунигорн, знаменитый охотник Тунигорн… теперь он оправдывает, да и все мы оправдываем, – думал Валентин, – легкость и комфорт нашего беззаботного отрочества на Горе!»

Он отодвинул кучу писем. И вынул из шкатулки хранившийся там зуб дракона, тот самый, который та женщина, Миллилейн, неожиданно вложила ему в руку, как только он прибыл в Кинтор. Едва прикоснувшись к нему, он понял, что это не просто странная безделушка, амулет, дань слепому суеверию. Но лишь сравнительно недавно, вновь и вновь возвращаясь к подарку, изучая его свойства и возможности – тайно, всегда тайно, присутствовать при этих занятиях он не дозволял даже Карабелле, – Валентин начал понимать, что же такое дала ему Миллилейн.

Он легко дотронулся до сияющей поверхности. Предмет казался чрезвычайно хрупким, чуть ли не просвечивал насквозь. Но при этом он был тверд, как крепчайший камень, его концы были остры, словно тщательно заточенные лезвия из наилучшей стали. На ощупь зуб был прохладным, и все же в нем как будто присутствовала огненная сердцевина.

В сознании Валентина зазвучал колокольный перезвон.

Сначала торжественный, медленный, чуть ли не похоронный, затем быстрее, еще быстрее. Дальнейшее ускорение ритма перерастало в каскад мелодий, которые так торопились перейти одна в другую, что заглушали финальные ноты предыдущей темы, а потом все мелодии звучали одновременно, образуя сложную, головокружительную симфонию изменений. Да, теперь он знал эту музыку, он понял, что это музыка водного короля Маазмоорна, существа, известного обитателям суши как Дракон лорда Кинникена, самого могущественного из обитателей этой огромной планеты.