Без надежды на искупление - Майкл Флетчер

– Она ослушалась меня?

– Как сказал бы Отречение, все рано или поздно предают нас.

– Меня, – поправил Кёниг, отвлекаясь от те-мы. – Все рано или поздно предают меня. – Он стоял, погрузившись в раздумья. – Раз уж она везет его сюда, то у нее на это обязательно есть причина. Либо она опасается, что мальчик еще не готов Вознестись, или она боится…

Он не договорил. Не мог произнести это вслух. Если контакт с внешним миром успел в достаточной мере испортить Моргена, то все, ради чего трудился Кёниг, пошло прахом. Число его воплощенных иллюзий множилось, и они набирали все большую силу. Морген должен Вознестись до того, как Кёниг потеряет контроль над собой и погибнет.

Оставшиеся доппели Кёнига встали позади него. Он чувствовал на себе их взгляды, которые тяжелым грузом давили ему на плечи. Убийство Моргена всегда было в его планах, но он хотел сделать так, чтобы мальчик пошел на смерть по собственной воле. Если Морген будет достаточно любить Кёнига или преклоняться перед ним, если он поверил во все то, что ему говорилось о будущем его служении народу Зельбстхаса, то он с готовностью пожертвует собой. Наивный бог, изо всех сил старающийся угодить, – вот к чему стремился Кёниг. Зачем творить нового бога и поклоняться ему, если можно создать бога, который станет преклоняться перед ним, Кёнигом? Любовь и поклонение. Чем они отличаются? Ему казалось, что это следует знать, но он не видел никакой разницы, а остальные вели себя так, как будто эти понятия отличаются, и это его тревожило.

«Это не имеет значения».

Если мальчик испорчен дурным влиянием, план придется пересмотреть. Ему все равно предстоит умереть, но после этого он будет служить как раб, а не как… кто? Не как друг?

«Ты всегда желал поработить этого бога».

Правда, но все было бы по-другому, если бы мальчик пошел на это по собственной воле.

«Серьезно? Это почему же?»

Кёниг заставил себя расслабиться, разжал кулаки, – когда только его ладони сжались в кулаки, он и сам не заметил. «Я убью мальчика, как только он вернется». У него почти не было выбора; скрываться от собственных отражений – в лучшем случае временная мера. Кёниг вспомнил то чувство, которое пережил, когда клинок Майнейгенера вонзился в грудь Ауфшлагу, и как с шумом вырвался воздух из рассеченного легкого, и как медленно стекленели глаза его друга. Он подавил в себе сомнения и отвращение.

«Способен ли я снова это совершить?»

Этот бог должен служить.

«Он всего лишь мальчик».

Кёниг расправил плечи и сделал глубокий вдох. Ему нельзя показывать доппелям свою слабость.

– Будем работать дальше. Когда Асена вернется с мальчиком, мы устроим его Вознесение. – Он тут же вышел из покоев, так что его доппели не успели ответить.

* * *

Приятие смотрел вслед уходящему Кёнигу, и от его внимания не скрылось то, что теократ преувеличенно расправил плечи.

– Мы устроим его Вознесение, – сказал Кёниг. А не «я». Мелкая оговорка, но какая важная. «Он боится подступиться к тому, что должен сделать. Я ему нужен».

Его воля постепенно сходит на нет. Крушение планов Кёнига вынуждает его сломиться. «Вскоре я смогу занять его место».

– Считаешь, это хорошая идея? – спросил Беспокойство.

– Это рискованная игра. Он будет ждать, когда вернется Асена. Ей он доверяет гораздо больше, чем нам, – яростно пробормотал Приятие.

– И это нельзя считать совсем уж неразумным, – ответил Беспокойство голосом, в котором даже слышалась некоторая шутливость.

Приятие какое-то мгновение смотрел на второго доппеля.

– Это верно. К тому времени, когда он поймет, что она не вернется, будет уже упущено слишком много времени. И тут сделаем ход мы.

– Мы? – с явным сомнением в голосе переспросил Беспокойство.

– Мы. Я не дурак – мне не справиться с этим без тебя.

– А после того как свергнем Кёнига, мы с тобой будем равными?

– Не говори глупости.

Беспокойство в ответ слегка поклонился, без комментариев принимая полученный выговор.

– Кёниг велел мне разбить все зеркала.

– И? – спросил Приятие тем же тоном, как незадолго до того – Кёниг.

Беспокойство указал туда, где у Приятия под одеждой было припрятано зеркальце.

– Все зеркала.

– А мне думается, что это зеркальце я придержу при себе, – сказал Приятие с невеселой улыбкой.

На лице Беспокойства отразились сомнения.

– Пытаться воспользоваться в своих интересах отражениями Кёнига было бы неразумно. Им нельзя доверять.

– Мы тоже Кёниг – по крайней мере, являемся некоторыми сторонами его личности. Разве кто-то говорил, что мы не можем развить у себя способности зеркальщиков?

По лицу Беспокойства Приятие мог видеть, что тот постепенно начинает понимать. Как же он ненавидел эту нетронутую, без всяких следов побоев, физиономию. «Однажды я отомщу. И этот день настанет скоро».

– Твои отражения тебе что-то рассказали. – Беспокойство, чьи навыки общения были слабее, чем у остальных доппелей, и не пытался скрыть любопытство. – Что ты видел?

Приятие злобно ухмыльнулся, пусть и прикрывая рукой выбитые зубы и изуродованные губы, но его неуверенность была заметна, и это не дало ему возможности произвести то впечатление, которое ему хотелось.

– Всему свое время, о мой трусливый сообщник. Всему свое время.

Морген притворился, что спит, и вскоре Вихтих и Штелен прервали бесполезный спор. Похоже, когда не было слушателей, перебранка теряла для них всякий смысл. Долго ждать не пришлось: Штелен начала беспокойно ерзать, вся в нервном напряжении. К тихим посиделкам у костра у нее не лежала душа. У Вихтиха это тоже не получалось. Когда вокруг не на кого было производить впечатление или некем манипулировать, его охватывала мрачная подавленность. Морген понял: для таких, как Вихтих и Штелен, тихие, созерцательные моменты были проклятием.

Едва приоткрыв глаза, он наблюдал за этой парочкой, ожидая момента, который, как он знал, обязательно придет.

Штелен уставилась на Вихтиха, – тот не обращал на нее внимания, – и сплюнула в огонь.

– Ну и куда подевалось теперь твое искрометное остроумие?

– Вероятно, пошло поискать, куда запропастилась твоя личная гигиена, – отозвался Вихтих, не поднимая глаз от костра.

У Штелен раздулись ноздри; казалось, некоторое время она обдумывала услышанное.

– Ты – дурная компания, – заявила она, как будто только что обнаружила, что пригласила нео-тесанного деревенщину на изысканное светское собрание.