Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон

Твою мать.

Иисус, Мария и Иосиф.

Что, черт подери, я делал?

Кедди вдалеке выкрикивал наши имена. Мы разорвали поцелуй. Я глотал каждый выдох Эмери.

Ее распахнутый взгляд встретился с моим.

– Ты обещал, что я кончу.

Не говоря ни слова, я опустился на колени, прекрасно осознавая, что это она должна была встать на колени и взять у меня в рот. Я поднял ее платье, развел ее губы и лизнул всю щель. Она вскрикнула, вцепившись мне в волосы.

Я скользнул языком внутрь, наслаждаясь ее вкусом. Когда шаги кедди зазвучали ближе, я вставил в нее два пальца и пососал ее клитор. Она кончила, едва не выдрав мне волосы пальцами.

Когда кедди снова выкрикнул имя Эмери, я крикнул:

– Она идет!

Ее тело сотрясалось после оргазма. Она вцепилась мне в плечи, успокаивая дыхание.

– Мои трусики…

– Мои, – оборвал я ее.

Она сощурилась, но не стала спорить. На самом деле в глазах ее появился блеск, который подсказал мне, что ей это нравилось.

Я пошел назад с трусиками Эмери в кармане, с пятнами от травы на коленях, с ее вкусом на моих губах и с эрекцией размером с небоскреб.

Это было дерьмо, которое закручивалось по спирали, и я знал, что буду во всех таблоидах как тот, кто трахнул двадцатидвухлетнюю дочь виновника хищений.

Это определенно было нехорошо.

Но это было чертовски приятно.

Общий коэффициент интеллекта богатых людей Истриджа, штат Северная Каролина, находился где-то между американцами, которые не могут найти Америку на карте, и теми, кто считает, что Земля – плоская. По крайней мере, мне так показалось, когда я подслушал четыре разных разговора о необходимости муслиновых мочалок.

В промежутках между бытовой болтовней обо мне ходили безудержные сплетни, время от времени задевая наливающийся синяк под глазом, которым я щеголял.

– Он такой испорченный. И он всегда выглядит таким измученным. Почему от этого он кажется лишь сексуальнее?

Я не знаю, степфордская жена номер один. Может, стоит показаться с этим мозгоправу (для справки: меня действительно мучает этот поздний завтрак, который даже не соответствует своему названию).

– Моя соседка сказала мне, что у нее был с ним лучший секс в ее жизни на прошлой неделе на вечеринке по поводу новорожденного.

Мои голубые шары могли засвидетельствовать, что я не трахал твою соседку, и я скорее появлюсь на свингер-встрече в доме престарелых, чем на, мать его, вечеринке в честь новорожденного.

– Я сказал своей жене, что он отморозок. Посмотрите на его глаз. Нищий подросток навсегда останется нищим подростком.

Классная история, братан. Она звучала бы внушительнее, если бы ты не вручил мне свою визитную карточку при входе в ресторан.

Наша группа заняла стол в центре, который, как сообщила Вирджиния, был лучшим местом в заведении.

– Я подумываю купить титул, – Бальтазар вскинул подбородок так, будто ожидал, что сказанное впечатлит нас, – когда это случится, вы все должны будете называть меня «лорд».

Это могло бы быть шуткой, но он, кажется, принадлежал к тому типу людей, которые всерьез ждали чего-то подобного.

– Лорд, – повторила Эмери, растягивая слово так, словно она не могла осмыслить его. Она сидела рядом со мной, так близко, что наши тела плотно соприкасались.

– Разве это не замечательно? – Вирджиния стиснула руку лорда Балти. Я готов был поклясться, что, если он еще раз взглянет на Эмери, я разрушу его жизнь, а потом, просто для развлечения, проведу реновацию его лица. Придурок собирался стать ее отчимом, но смотрел на нее так, словно она была куском мяса, в который он хочет впиться.

– Мои поздравления, лорд Бальтазар, – сказал Маленький Член, хватая меню. Выглядел он так, будто каждый диснеевский злодей превратился в одного засранца голубых кровей.

Я не трогал меню, пока все остальные просматривали варианты. Вирджиния быстро отвела от меня взгляд. Она провела утро в метаниях между усмешкой, которой она обычно одаривала меня, и льстивыми разговорами, потому что я внезапно стал самым могущественным человеком из всех присутствующих.

К нам подошел один из облаченных в белый костюм официантов.

– Заказывайте все что угодно, Нэш, – Вирджиния взглянула на него, прежде чем сказать: – за счет загородного клуба.

– Идеально, – в стряла Эмери, открыла меню, а потом заказала по две порции всего, что дорого стоило.

– По две порции всего? – Официант поджал губы. Бедолага хотел убежать.

– Всего, – она вручила ему закрытое меню, – и возьмите себе чаевые в двести процентов.

Пальцы Вирджинии побелели на ножке бокала с шампанским. Она поджимала губы, пока официант не ушел.

– Вспышка гнева – это не мило.

– Вероятно, нет. – Лукавая улыбка осветила лицо Эмери. – Знаешь, что мило? Жирный животик, поэтому жду не дождусь, когда смогу зарыться в еду.

– Именно поэтому я не сделаю тебя свидетельницей на свадьбе.

– Ты выходишь замуж? – Эмери допила свой второй коктейль за день.

– Да. Скоро. Я пригласила вас сюда сегодня, чтобы объявить об этом.

– Ты не приглашала меня, Вирджиния. Ты потребовала моего присутствия в момент, когда твоя дочь не в силах выносить твой вид.

Вирджиния проигнорировала ее.

– Мы достаточно долго откладывали это, ожидая, когда ты одумаешься и вернешься в Истридж. Теперь уже нет смысла ждать. Скоро я стану Ван Дорен, а Корделия станет свидетельницей. Ты ведь помнишь Корделию, верно? Сестра Эйбла. Милая девушка. – Она смотрела на Маленького Члена так, будто он был ее радостью и гордостью. – Бальтазар согласился, чтобы Эйбл стал его шафером. Ты станешь моей подружкой невесты и будешь сопровождать Эйбла.

– Черта с два, – процедил я сквозь зубы. – Тебя в детстве не роняли?

– Прошу прощения?

– Это объяснило бы деформированную голову, одержимость вкалыванием химии в лицо и общее ненормальное поведение.

(Для протокола: у меня не было предубеждений против пластической хирургии. С другой стороны, Вирджиния, ценившая пластику сильнее, чем Эмери, ставила меня в тупик.)

– Вы ведете себя так, будто моя дочь ненавидит меня, мистер Прескотт.

Эмери впилась ногтями мне в бедро, ясно давая понять – ей не нужно, чтобы я сражался в ее битвах. Она поблагодарила официанта за то, что он долил ей напиток, и сделала глоток.

– Я не ненавижу тебя, Вирджиния. Ты придала мне форму, так что ненавидеть тебя – все равно что ненавидеть себя… что, если подумать об этом, может быть, и было всегда твоей целью. Я более молодая, более яркая версия тебя, и это всегда тебя беспокоило. Не так ли?