Плоть и кровь - Джонатан Келлерман

– Ке-е-ент, – захныкала она.

– Ладно, иди сюда.

Он убрал руку с ее запястья. Когда Шерил встала перед ним, Ирвинг обхватил ее за талию, все еще целясь в меня. Свободной рукой сжал ее грудь, ущипнул за сосок.

– Умм, – произнесла она.

Он вновь ущипнул ее.

– Ох, слишком сильно!

– Извини, – сказал Ирвинг. Приподняв ее подбородок, он поцеловал Шерил в кончик носа и сильно толкнул.

Когда она начала падать, Кент ожил. Не спуская с меня глаз, он перехватил пистолет и выстрелил дважды Шерил в лицо, отступив назад, чтобы брызги крови не попали на его одежду. К тому времени, когда она упала на доски, пистолет уже снова был направлен на меня.

Шерил упала на бок.

– Спасибо, – обратился он ко мне. – Ты подал отличную идею. Да, у меня были планы насчет нее, но так даже лучше.

– Всегда пожалуйста, рад был помочь. Хотя вдруг она не единственная, кто обманывался насчет будущего? Подумай над моими словами: действительно ли Анита и Бен захотят делиться? Испорченные богатые детки не сильны в благодарности.

Он пожал плечами. Кровь лилась из-под головы Шерил, в лунном свете напоминая черную нефть. Кент отодвинулся от все увеличивавшейся лужи.

– Не имеет значения, так? У тебя и на их счет уже приготовлен гениальный план? Ты действительно полагаешь, что тебе все сойдет с рук?

Ирвинг хмыкнул, вздохнул.

– Давай заканчивать с этим.

– Я не врал насчет полиции. Ты – главный подозреваемый. Они знают о твоем прошлом в модельном бизнесе, знают, что ты встретил Лорен еще тогда. Должно быть, это был шок – увидеть ее на вилле с Беном. Старый добрый Бен опять напортачил – притащил еще одну тупую блондинку. У него пунктик насчет них, так? Использует свои эксперименты, чтобы закадрить девочек, а как только добивается своего, не знает, что с ними делать. Шерил, Лорен, Шона Игер – с ней что случилось? Чем она вам помешала?

Та же вспышка растерянности в мертвых глазах. Кровь Шерил продолжала подползать к его ботинкам, и Ирвинг снова отодвинулся. Против воли я посмотрел на нее. Жизненный сок выливался из копны светлых волос, стекал в щель между досками и капал вниз. Говорят, акулы чувствуют каплю крови в миллионах галлонов воды. Заработал ли уже акулий интернет?

Ирвинг поднял пистолет.

– Еще одна блондинка, – продолжал я. – Только Лорен не была глупой. Все, что угодно, но не это. Она представляла дополнительную угрозу – знала тебя со старых времен. Знала то, что ты тщательно скрывал от Аниты. И самое главное – Лорен не скрывала, кто она и чего хочет получить от жизни.

Ирвинг опять вздохнул. С хвостом на затылке и в свитере он выглядел низеньким и толстым – мистер Кризис Среднего Возраста. Поэтому когда он целился, грустная мысль посетила меня: "Значит, суждено умереть от рук этого клоуна". Потом: "Прости, Робин".

Вдруг за спиной Ирвинга кто-то закричал:

– Кент? Что ты делаешь? Что происходит?

Ирвинг моргнул и повернулся, когда по деревянным доскам пирса зазвучали шаги.

К нам бежал человек. Ирвинг повернулся машинально и понял свою ошибку, когда было слишком поздно. Я уже кинулся на него, стараясь вырвать пистолет.

Но смог дотянуться только до локтя.

Он выстрелил в воздух.

Новый голос произнес: "О Боже".

Ирвинг ударил меня, я ответил, стараясь держаться ближе и отнять оружие. Еще одна пара рук схватила Ирвинга. Тот, отчаянно рыча, выстрелил еще раз.

Голос произнес "Ох" и затих, однако Ирвинг потерял равновесие, и я смог ударить его коленом в пах. Он согнулся пополам, и я врезал ему по глазам костяшками пальцев.

Я почувствовал, как пальцы вошли во что-то мягкое, он закричал и споткнулся. Я толкнул Ирвинга изо всей силы на доски, навалился сверху и продолжал бить. Когда-то я ходил на карате, но то, что я делал с ним, было скорее проявлением слепой ярости, чем боевым искусством. Я колотил Ирвинга по шее и голове снова и снова, мои кулаки словно одеревенели, костяшки покрылись кровью, а я продолжал лупить его, пока Кент не перестал двигаться.

Пистолет лежал в нескольких футах от его руки. Я поднял оружие и нацелил на Ирвинга.

Он не шевелился. Его лицо превратилось в кровавое месиво.

В нескольких футах поодаль стонал Бен Даггер. Я пошел к нему.

– Как же далеки мы были от истины, – сказал я, – на световые годы.

Даггер улыбнулся.

– Вы о чем?

– О вас. О многих вещах.

Было одиннадцать часов, прошло три дня после того, как я стал свидетелем смерти Шерил Дьюк.

С того времени Робин оставила только одну записку на стиральной машине: "Извини, мне тебя не хватало. Я постараюсь позвонить как-нибудь..." Домашнего телефона ее подруги Дебби не было, а когда я позвонил в зубоврачебную клинику, мне сказали, что она взяла недельный отпуск.

На три дня жизнь моя застыла, а вот Бен Даггер путешествовал: из машины "скорой помощи", которую я вызвал, в больницу Святого Иоанна, потом в операционную на три с половиной часа – врачи сшивали кровеносные сосуды на его бедре. Из операционной в реабилитационную палату, и потом он еще две ночи провел в больнице.

А теперь Даггер остановился в этой комнате, ярко-желтой, просторной и полуосвещенной, где в воздухе витал запах корицы и антисептика и стояла французская мебель – вся витиеватая и антикварная, кроме кровати, которая отвечала только своему непосредственному назначению и была слишком маленькой для такого зала. Стойка капельницы, на тумбочке – коллекция лекарств и других медицинских штуковин.

Комната находилась на третьем этаже дома его отца. Круглосуточно у кровати Даггера дежурили медсестры, хотя теперь ему требовался лишь отдых.

Я позвонил вчера и спросил разрешения прийти, ждал полдня, пока не перезвонила женщина, назвавшаяся помощницей личной помощницы Тони Дьюка, и вот час назад меня пропустили через медные ворота.

Я подъехал на машине, постоял несколько минут под пристальным взглядом камеры, потом щупальца расступились, вышел здоровенный громила в коричневом костюме и показал, куда можно поставить машину. Громила дождался, когда я выйду с парковки, потом проводил через папоротниковую рощу и сосновый лес к дому персикового цвета под голубой крышей. Мой проводник не отставал, пока мы не вошли в дом. Он провел меня, слегка придерживая за локоть, через зал из черного гранита, освещенный люстрой Баккара, свисающей с потолка тремя этажами выше, – холл, достаточно просторный для заседания парламента. Лифт был так искусно встроен в стену, покрытую золотистым бархатом, что я бы прошел мимо него, не заметив.