Завоевание империи инков - Джон Хемминг

Это спасение так и не пришло, так как те, кто проводил такую оценку по приказу Гаски, были, как правило, местными энкомендеро, и их изыскания почти не повредили доходам их друзей. Некоторые энкомьенды, которые Гаска роздал в качестве награды, уцелели, и они явились наглядными свидетельствами угнетения коренного населения. Ежегодный налог, поступавший из провинции Кончукос, отдаленного региона между Кордильера-Бланкой и верхним течением реки Мараньон, включал в себя 2500 песо золота и серебра; 400 фанега (640 бушелей) пшеницы; 800 фанега ячменя; 200 фанега кукурузы и 100 фанега картофеля; 30 лам; 3 арроба (76 фунтов) свечного сала; 30 свиней не моложе полутора лет; 300 голов домашней птицы, половина из которой должны быть куры; 45 силков на куропатку; 1040 яиц — «двадцать из них должны доставляться каждую пятницу»; 25 «грузов» соли; 20 ивовых или ольховых бревен длиной 20-25 футов и 100 агавовых кольев; 25 небольших бочонков, 25 тарелок, 25 деревянных мисок, 6 сёдел и 20 колод для рубки мяса; 120 пар сандалий с завязками вокруг лодыжки; 20 кокосовых пальм для арканов; 10 мешков и 4 полости для прикрытия ног в открытых экипажах и 30 веревок по 30 футов длиной каждая — все это из сизаля (волокон агавы). Весь этот огромный набор продукции индейцы должны были доставлять в городской дом энкомендеро в Уануко, находившийся на расстоянии многих дней пути. Помимо этой продукции, владельцу должны были предоставляться 80 человек для работы пастухами, сельскохозяйственными рабочими и слугами. А что же требовалось от энкомендеро в обмен на этот щедрый дар? Официальное решение на этот счет гласило: «А чтобы ты, энкомендеро, принимал эту дань без тревог или угрызений совести, мы вменяем тебе в обязанность обучать вышеупомянутых индейцев догматам нашей святой католической веры…»

Тревожным аспектом такого налогообложения было требование драгоценных металлов и европейской продукции или перуанских продуктов питания из других климатических зон. «Они требуют золота и серебра от тех, у кого нет золотых рудников, „…“ свиней — от тех, кто не выращивает их, а куры вообще не существуют в этой местности, „…“ кукурузу, пшеницу и ахи [чили] они требуют от тех, у кого нет подходящей земли для их возделывания; древесину и хворост — от тех, на чьей земле этого нет; ткань из хлопка они хотят получить от индейцев, живущих в горах, которые не собирают его, а индейцев-пахарей и слуг — от людей, не привычных к такому труду…» По словам Беги, индейцам приходилось уходить далеко за пределы своих репартимьенто, чтобы найти необходимые товары, а Родриго де Лоайса указывал, как трудно было индейцам добыть достаточное количество драгоценных металлов. Диего де Роблес просто рекомендовал, чтобы «индейцам не приказывали платить подати такой продукцией, которую они не имеют или которую нельзя вырастить на этой земле».

Индейцев заставляли приносить свои подати в городской дом энкомендеро, которому было строго запрещено жить на территории своего репартимьенто. Такая изоляция первоначально имела целью защитить индейцев от жестокого обращения и поселить членов испанских общин вместе для большей безопасности. Но она превратила энкомендеро в жестоких, постоянно отсутствующих хозяев. А перевозка груза зачастую создавала огромные проблемы для коренного населения. Бартоломе де Бега, будучи здравомыслящим человеком, сообщал, что индейцы из Паринакочи вынуждены были покрывать расстояние свыше 200 миль, чтобы доставить свои подати в Куско. «Иногда им приходится переносить 500 фанега (800 бушелей) кукурузы. Пятнадцать тысяч индейцев нужно для ее транспортировки: три индейца на 1 фанега… Они несут на себе все, что требуется, согласно установленному налогу: пшеницу, кукурузу, ткани, слитки серебра и т. д. Все это нагружают на мужчин, а также на женщин, даже на беременных со вздутыми животами и тех, которые только что родили — при этом их младенцы лежат сверху груза… Из-за того, что Перу очень гористая страна, эти люди карабкаются со своим грузом вверх по таким склонам, по которым не смог бы взобраться конь. Они поднимаются по горам со своим грузом все в поту, и это душераздирающее зрелище. У индейцев часто уходит два месяца, чтобы доставить налог своему энкомендеро, включая дорогу туда, обратно и пребывание в испанском городе».

Такое путешествие с целью доставить подати в дом энкомендеро часто являлось единственным соприкосновением индейца с жизнью испанцев. Многие индейцы предпочитали остаться в лачугах на краю города, чтобы выполнять неквалифицированный труд. Любое сельскохозяйственное бедствие давало толчок для этой печальной миграции, которая продолжается и по сей день.

Власть энкомендеро не заканчивалась с получением огромных податей. Теоретически они не обладали ни гражданской, ни уголовной юрисдикцией. Но на практике они осуществляли не оспариваемый никем контроль за своими индейцами. В отдаленных сельских районах ничто, кроме совести и закона Божьего, не ограничивало поведения энкомендеро в отношении своих подопечных. Эрнандо де Сантильян описывал, как они заполняли тот вакуум, который образовался после свержения власти Инки и его аппарата управления.

«Каждый энкомендеро сам стал Инкой. Таким образом, благодаря своим энкомьендам они пользовались всеми правами, податями и услугами, которые каждый край предоставлял Инке, плюс те, которые они добавили к ним». Хотя сами энкомендеро и не проживали постоянно в своих энкомьендах, они неизменно нанимали одного или нескольких управляющих или дворецких, чтобы надзирать за процессом сбора податей. Эти управляющие были бедствием для индейцев. Будучи обычно низкого происхождения, они видели свою задачу в том, чтобы максимально увеличить размер податей, получаемых с энкомьенды. Они организовывали сельскохозяйственные работы индейцев, основывали мастерские на местах, вели торговлю с испанскими купцами и внедряли европейскую культуру и агротехнику. Управляющие часто были грамотными и компетентными людьми, и, естественно, они рассчитывали получить для себя дополнительную прибыль. Более низкое положение занимал испанец-эстансьеро, крестьянин, который жил среди индейцев и присматривал за их стадами и плантациями. Те энкомендеро, которые оказались настолько удачливыми, что в их собственности оказались рудники, также нанимали испанских рудокопов для их эксплуатации. Эти рудокопы имели квалификацию, и труд их высоко оплачивался.

Постановление испанской короны вселило надежду, что индейцы будут платить меньший налог, чем они платили при инках, и некоторые испанцы верили, что так оно и будет. Но Франсиско Фалькон был уверен, что «индейцы вынуждены платить значительно больший налог, чем во время правления Инков», и он подчеркнул важные отличия испанской системы налогообложения от системы инков. Большая часть податей, получаемых во времена инков, хранилась на складах для блага народа, особенно в периоды кризисов. Пока индейцы работали, их обеспечивало государство, и они знали точно, сколько дней в году они должны работать. При испанцах за весь свой труд индейцы не получали ничего, и единственной пользой от этого было освобождение от воинской службы во время межплеменных или экспансионистских войн. Перуанцы оказались выдернутыми из-под крыла великодушной, почти социалистической, абсолютной монархии и брошенными в жестокий мир феодальной Европы. Из-за языкового, образовательного и расового барьера они остались в самом низу феодальной структуры, и только крошечная горстка инкской и племенной знати смогла оценить более утонченные стороны европейской цивилизации постренессансной эпохи. Основная масса перуанцев (атунруна) видела, что их владык инков заменили испанцы; но при этом обмене они сильно проиграли.